2023 Том 14 №4

Автор предпринимает попытку систематически представить смыслообразова­ние с точки зрения прагмасемантического подхода. Его применение открывает воз­можность показать, как взаимодействуют основные факторы смыслообразования — социально-культурные практики и субъектность. Их взаимодействие нелинейно: субъ­ектность является результатом усвоения социально-культурного опыта и сопровож­дающей коммуникации нарративного формата. Самосознание Я — это результат социализации личности в ее рефлексивном самоописании. Тем самым оно образует «странную петлю» (Д. Хофштадтер), в которой внутреннее замыкается на внешнее, социальное — на индивидуальное. Так носитель самосознания обретает горизонт виде­ния мира, уходящий за рамки физического присутствия, а с этим и способность не только к реагированию на ситуативность, но и к потенциированию ситуативности, прокреативного преадаптационного реагирования на свое окружение. Субъектность — пластичная сущность, готовая к наполнению новым содержанием, способная к само­изменению, становлению иным. Главная идентичность самосознающей личности — самодостаточный знак самого себя как «человека без свойств». Человеческое бытие есть нехватка, отсутствие, утрата, стремление к перемене. Оно подобно пустоте, которая не умещается в знаки, блуждающий избыток, соединяющий несоединимое. В этой связи специальное внимание в статье уделено апофатической природе смыслооб­разования. Паузы, интервалы, разрывы, пробелы делают знаки знаками на фоне небы­тия. Субъектность выступает «пользователем пустот» как метаконтекст — ис­точник, средство и результат смыслопорождения. Она сама является пробелом в бы­тии, как незаполненность, готовая к дополнениям и перезагрузкам незавершенность. В этой связи субъектность предстает универсальным интерфейсом с потенциально бесконечными взаимосвязями контекстов. Этот интерфейс реализует взаимодей­ствие между реальным и любым иным возможным миром, позволяя переходить от ситуации физической действительности в воображаемую и наоборот, а то и рас­сматривать их одновременно.

Нерешенность центральной для лингвистики проблемы языкового значения объяс­няется наследием дуалистичной философии, определяющей исходные эпистемологи­ческие установки, поэтому семиотическая проблема триады «знак — значение — смысл» рассматривается как методологическая проблема, порождаемая философией объективного реализма и основанной на ней репрезентационалистской теорией позна­ния. Подход к языковому знаку как некоему внешнему по отношению к человеку объек­ту с присущими ему свойствами, то есть его объективизация, характерная для лег­ших в философское основание семиотического анализа логических построений Фре­ге, вкупе с укоренившимся ошибочным пониманием природы и функции языка как ско­рее инструмента коммуникации, нежели способа существования человека как живой (когнитивной) системы, препятствует научному объяснению как того, так и другого. В качестве альтернативы предлагается подход к центральной проблеме семиотики в рамках конструктивистской эпистемологии, позволяющей преодолеть противоречия в объективистской интерпретации и объяснении знака, значения и смысла, которые являются эмерджентными феноменами. Конструктивистский подход дает новое понимание природы значения и смысла как синтеза системных и индивидуальных ко­гнитивных процессов, «схваченных» словом и составляющих основу человеческого по­знания.

Фиктивные имена у Фреге имеют смысл, но не имеют значения. Они сами и со­держащие их предложения объявляются мнимыми. Поскольку любое имя собственное рискует оказаться мнимым, следует учитывать намерение говорящего. Делая утвер­ждение, он может подразумевать действительное или фиктивное. В последнем случае мысль выразить нельзя, и поэтому нельзя прийти к значению. Мнимые мысли у Фреге мало что значат для принятия решений и для действий, поэтому мы всегда хотим знать, идет речь о действительном или о мнимом. Чтобы это знание стало доступ­ным, его нужно сделать содержанием предложения, то есть мыслью. Но далеко не вся­кое высказывание несет мысль, даже если имеет форму предложения. Я описываю три процедуры интенсионализации, которые Фреге предлагает использовать для формиро­вания предложения, несущего мысль, даже, если какие-то его компоненты не имеют значения: артикуляцию отношения именования, формулирование пропозициональной установки намерения, фомулирование пропозициональной установки, выражающей метафикциональный контекст. Таким путем намерение говорящего указать на дей­ствительный или фиктивный объект становится компонентом мысли, то есть смысла предложения. Сами фикции становятся компонентами мысли, если окажутся в косвенном контексте, где их смысл будет играть роль их значения. Взятый отдель­но, смысл имени собственного представляет собой объект с параметром, который получает значение в ситуации употребления имени конкретным говорящим. Основа­ния концепции Фреге сопоставляются с некоторыми положениями Аристотеля и Лейбница.

Приписывание пропозициональных установок de re в риторических целях пред­ставляет собой произнесение высказывания с модальностью, в рамках которого гово­рящим сознательно используется дескрипция объекта пропозициональной установки, заведомо недоступная носителю этой пропозициональной установки. Выявление клас­са риторических de re ставит перед нами два вопроса, поиск ответов на которые представляет собой основную задачу данного исследования. (1) Произносит ли говоря­щий в случае употребления им риторического de re ложное в теоретико-модельном смысле суждение? (2) Обоснованно ли отнесение риторических de re к числу ритори­ческих уловок, вводящих адресата в заблуждение?

Авторы утверждают и доказывают, что на первый вопрос допустим утверди­тельный ответ, то­гда как на второй следует отвечать отрицательно. Решение во­проса о том, является ли тот или иной случай риторического de re уловкой и мани­пуляцией, зависит не от того, будет ли произносимое суждение заведомо ложным для говорящего, а от того, будет ли оно для него заведомо неприемлемым. В случае, когда сам говорящий оценива­ет приводимый им довод в качестве приемлемого, нет никаких оснований признавать такое коммуникативное действие уловкой или манипуляцией вне зависимости от того, каково теоретико-модельное истинностное значение произ­несенного говорящим суждения. Таким образом, традиционно признаваемые истин­ностный и восходящий к работам Фреге эпистемологический аспекты интерпрета­ции высказываний об уста­новках должны быть дополнены риторическим аспектом.

Статья посвящена сопоставительному анализу двух подходов к описанию рефе­ренции художественного высказывания — прагмасемантической линии, развивающей идеи Г. Фреге о поэтическом знаке как «знаке со смыслом, но без значения», и эстети­ко-функциональных теорий поэтического языка, связанных с концепцией поэтической функции Р. Якобсона. Прагмасемантические интерпретации референциальных воз­можностей поэтического знака, ставящие в центр внимания вопрос о принципах его верификации, рассматривают отношение знака к внеязыковым объектам. При таком подходе способность художественного высказывания устанавливать предметные ре­ференции либо вовсе отрицается (Г. Фреге), либо связывается с действием дополни­тельных факторов — «эстетических операторов» (Л. Линский), особых иллокутив­ных установок (Дж. Сёрль), активной позиции реципиента (С. Золян). Теория поэти­ческой функции языка, развиваемая в формализме и структурализме, утверждает в качестве основной (а в ряде случаев и единственной) области референции поэтическо­го знака не внеположенный ему мир объектов, а имманентную знаку языковую среду, тем самым обосновывая «автореференциальность» (Е. Фарыно) художественного вы­сказывания. Рассмотренные в предложенном аспекте прагмасемантические и эстети­ко-функциональные концепции поэтической референции реализуют общую редукцио­нистскую установку с противоположных сторон: прагмасемантика, обнаруживающая референты поэтического знака в «возможных» (художественных) мирах, оставляет вне поля зрения самое специфику поэтического языка, в то время как функционализм, напротив, декларирует несущественность вопроса о предметных референциях знака, целиком обращая художественное высказывание на пространство языковых объектов. Преодолеть такую полярность аналитических решений возможно при рассмотрении поэтического знака как биреференциального феномена, осуществляющего референцию од­новременно по двум осям — внеязыковой и собственно языковой. Предложенный под­ход позволяет считать художественное высказывание не дефицитным, а, напротив, про­фицитным в своих референциальных возможностях, помогает увидеть в любом ху­дожественном произведении действие единых семиотических механизмов, мотиви­ру­ющих «определение поэзии» как особого высказывания об особом мире.

В семантической теории Г. Фреге содержание языкового знака определяется связью между денотатом и набором субъективных представлений, формирующим смысл. Наше исследование направлено на то, чтобы на примере термина родства «мамочка» выявить влияние индивидуальных представлений о денотате на расширение семан­тической структуры слова. В качестве материала статьи используются случаи вто­ричного употребления слова «мамочка» в художественных и интернет-текстах, вре­мя создания которых охватывает период с 1840-х по 2010-е годы. Общий объем со­бранного и размеченного корпуса составил 2192 случая, в том числе 362 примера вто­ричного употребления. Каждый пример был размечен по типу употребления (апелля­тивное (обращение), референтное или междометное употребление, первичное или вторичное), для вторичных был обозначен тип денотата.

В результате исследования описана семантическая структура слова «мамочка», включающая в себя общие значения для апеллятивных и референтных употреблений (жена; женщина, выполняющая функции матери; женщина с маленьким ребенком), а также значения, уникальные для каждого типа (хорошая знакомая; мужчина; неживой объект; хозяйка животного). Выявлены системные связи между значениями, динамика их трансформации в диахроническом аспекте.