2021 Том 12 №4

Статья опирается на выделение лингвистами — от Р. О. Якобсона и К. Бюлера — двух нереферентивных функций языка: поэтической (экспрессивной) и конативной (апел­лятивной). Их совместное действие демонстрируется на материале языковых тех­ник, используемых в двух типах дискурсов активного воздействия — русском ли­те­ратурном авангарде и авангардной рекламе-пропаганде-агитации. Проводится дис­кур­сивный анализ русских художественных (экспериментальных) и рекламных (аван­гард­ных) текстов с позиции теории лингвокреативности. По каждому из рабочих под­кор­пусов (художественный и рекламный дискурсы 1910—1930-х годов) выделяются мак­родискурсивные, микродискурсивные и интердискурсивные параметры, воздей­ст­ву­ющие на языковые новации разных уровней — от фонологического до прагматиче­ско­го. Делается вывод о том, что в экспериментально-художественном дискурсе реа­ли­зуется стратегия замедленного, деавтоматизированного восприятия, достигаемая за счет направленности сообщения на собственную форму (реализация поэтической функ­ции); в авангардно-рекламном дискурсе, напротив, сообщение должно быть мак­си­маль­но доходчивым по форме и легко воспринимаемым конкретным адресатом (реа­ли-зация конативной функции) с целью акцентировать внимание не столько на тек­сте, сколько на том действии, которое слушатель должен осуществить над объектом ре­ференции.

The article departs from two non-referential functions of language — the poetic (expres­sive) and conative (appellative) functions — described by many linguists starting from Ro­man Jakobson and Karl Bühler. Their combined effect is shown using examples of linguistic techniques from the two types of discourse — the Russian literary avant-garde and the avant-garde advertising-propagandа — outreach. A discursive analysis of Russian literary (experi­mental) and advertising (avant-garde) texts is carried out from the standpoint of the theory of linguistic creativity. For each of the working subcorpora (artistic and advertising discourses of the 1910—1930s), the authors distinguish macro-discursive, micro-discursive and inter-discursive parameters that affect linguistic innovations at different levels — from phonologi­cal to pragmatic. It is concluded that the strategy of delayed, de-automated perception is im­plemented in the experimental literary discourse. It is achieved by focusing the message on its own form (the implementation of the poetic function). In the avant-garde advertising, the message should be as clear as possible in its form and should be easily perceived by an ad­dressee (the implementation of the conative function) not to focus attention on the text but rather on the action that the reader is expected to perform on the object of reference.

Статья посвящена «литературному скандалу» как модусу и сценарию коммуни­кации поэтов-авангардистов (кубофутуристов) и адресатов в рамках публичных ак­ций — необходимой составляющей «литературного быта» поэтических кружков. За скандалом стоит не только намерение оскорбить адресата, благодаря скандалу автор-авангардист может найти своего адресата, сблизиться с ним и вовлечь последнего во взаимодействие. Цель настоящего исследования — на материале свидетельств о пуб­личных акциях кубофутуристов описать скандал как коммуникативный сценарий, уточнить представление об адресате скандала, выделить профили рецепции и проана­лизировать формирующие эти профили коммуникативные установки. Опираясь на концептуализацию «литературного скандала» А. И. Рейтблата, мы связываем скандал с обязательным наличием публики — по М. Уорнеру, аудитории, конституируемой за счет активного участия в публичном представлении. Партиципативное поведение публики «скандальных» кубофутуристических акций мы сводим к двум профилям рецепции: скептик, «критик», и потенциальный «союзник». В каждом из профилей рецепции мы рассматриваем, как осуществляется восприятие высказывания в кон­тексте, применяя методологию теории речевых актов (понимание перформативного высказывания Дж. Остина, Ж. Деррида) и акторно-сетевой теории (оппозиция «фреймирование — перенасыщение» М. Каллона). Рассмотрено, как воспринимались (и могли восприниматься) перформативные высказывания, вызывающие скандал. Уточ­нено понимание скандала и возможных стратегий поведения реципиентов. В то время как «критик» предпочитает помещать высказывание в однозначный контекст и трактует его буквально, союзник, наоборот, потенциально готов воспринять выска­зывание во множестве контекстов и принять участие в игре, сопровождающей праг­матическую реализацию высказывания. Последний тип рецептивного поведения ста­новится залогом творческого участия адресата в коммуникативном эксперименте авангарда.

The article deals with a ‘literary scandal’ as a mode and a script of communication within cubo-futurists poetic circles as far as the communication between poets and their addressees during a public performance is concerned. The latter is an essential component of the “literary everyday routine” of the poetic circles analysed. Not only does scandal betray an intention of insulting the recipient but also it is due to the scandal that the avant-garde author could find the addressee, become closer to him and make him more engaged in a poetic happening. The goal of the study (based on the evidence of cubo-futurist public performances) is to describe a scandal as a communicative script, a frame, identify a potential addressee, single out reception profiles and analyse communication orientations underlying those profiles. Drawing on the understanding of a literary scandal suggested by Reitblat, we trace a connection between a scandal and the public (recipients). According to Warner, the public are people actively par­ticipating in an event. Participatory strategies of the cubo-futurists public could be nar­rowed down to three types of reception: a sceptic, a critic, and a potential ally. Using the speech act theory (Austin, Derrida) and the actor-network theory (Callon’s opposition of framing and overflowing), we analyse how the performative utterance functions in a given context. We show how the performative utterances carrying a seed of a potential scandal were construed (or could have been construed). The article analyses the interpretation of a scandal and com­municative strategies chosen by recipients. While the critic prefers to frame the utter­ance in a predictable way by placing it into a fixed context and literally interpreting the ut­terance, the ally, on the contrary, is open to a variety of contexts and is ready to participate in a play of the pragmatic unfolding of an utterance. The latter type of reception underlies the possibility of the recipient’s creative engagement with a communicative experiment of the avant-garde.

Статья посвящена изучению «поэтики повтора» в художественных текстах Александра Введенского в аспекте использования автором языкового механизма реду­пликации. Целью предпринятого исследования стал анализ функционального диапазо­на редупликации на разных текстовых уровнях — от лексического до тематического. Редупликация осмысляется как один из важнейших инструментов осуществляемого Введенским лингвопоэтического эксперимента, направленного на «ревизию» способно­сти языка к означиванию и репрезентации мира и его базовых семиотических принци­пов. Ненормативное пунктуационное оформление контактных лексических редупли­каций создает у Введенского предпосылки для того, чтобы воспринимать повторяю­щиеся словоформы как окказиональные омонимы, усматривать за тождеством озна­чающих различимые означаемые, а также проблематизирует природу поэтической коммуникации. На грамматическом уровне редупликация устанавливает напряжение между повторяющимися грамматическими паттернами и их лексическими реализа­циями, что позволяет Введенскому продемонстрировать потенциальную «растяжи­мость» синтаксических моделей, сделать грамматическую семантику компенсатор­ным механизмом, восполняющим смысловую пустоту поэтического высказывания. Тематизация редупликации как «удвоения мира» связана у Введенского с мотивом зеркала, деформирующего и трансформирующего бытие; зеркальный семиозис иллю­стрирует утрату редупликацией иконичности и, как следствие, невозможность ре­презентировать объект его отражением. В результате проведенного исследования ав­торы приходят к выводу, что на уровне лексики и грамматики редупликация динами­зирует вербальное пространство текста, активизирует процедуры его интерпрета­ции и тем самым создает ситуацию «гносеологического сомнения» в адекватности языка как средства репрезентации мира, в то время как в области топики она лишает самотождественности сам мир, объекты которого, постоянно умножаясь, теряют свою различимость или, напротив, обнаруживают значимости там, где их нет.

The article is devoted to the study of the poetics of reduplication in Alexander Vveden­sky's fiction texts. The aim of this research is to analyse the functional range of reduplications at different textual levels, from the lexical to the thematic. Reduplication is understood as one of the most important tools of Vvedensky's linguopoetic experiment, aimed at the 'revision' of the ability of language to signify and represent the world and its basic semiotic principles. For Vvedensky, the non-normative punctuation of contact lexical reduplications creates prerequi­sites for perceiving repeated word forms as occasional homonyms, distinguishes the signified behind the signifier, and also problematizes the nature of poetic communication. On the grammatical level, reduplication creates tension between repeated grammar patterns and their lexical realisations, which allows Vvedensky to demonstrate the potential extensibility of syn­tactic models and make grammatical semantics a compensatory mechanism that fills the se­mantic void of the poetic utterance. Vvedensky's thematization of reduplication as the "dou­bling of the world" is a mirror, which deforms and transforms reality. Mirror semiosis illus­tra­tes the loss of iconicity by reduplication and, as a consequence, the impossibility to repre­sent the object by its reflection. The authors conclude that on the level of vocabulary and gram­mar, reduplication creates dynamism in the verbal space of the text, activates its inter­pre­tation and thus creates the situation of gnoseological doubt in the adequacy of language as a means of representing the world. In the thematic field, it deprives the world of its self-iden­tity since objects constantly multiply, lose their distinctiveness or, on the contrary, find mea­ning where it does not exist.

Статья посвящена изучению специфики реализации категории интердискурсив­ности в кинопроизведении. В качестве отправной точки исследования анализируется историческая связь авангарда и кино с позиции интердискурсивности. Выделяется ряд новаций в литературно-художественном творчестве представителей русского аван­гарда, обладающих актуальной значимостью для развития представления об интер­дискурсивности в киноискусстве. С учетом выделяемых в работе авангардных основа­ний интердискурсивности предлагается ее трактовка как лингвокреативной апро­приации дискурсов и разрабатывается комплексная методология изучения интердис­курсивности на киноматериале. Обосновывается выбор фильма «Сталкер» А. А. Тар­ков­ского в качестве объекта исследования. Отмечается новаторский характер твор­че­ства А. А. Тарковского, который роднит его с творчеством новаторов искусства аван­гардной эпохи. В результате применения разработанной методологии устанавли­ва­ется специфика интердискурсивности фильма «Сталкер», которая определяется как значительной степенью преобразования его литературной основы, так и разной (боль­шей / меньшей) степенью апроприированности определенных типов дискурса, фор­мирующих данное кинопроизведение как оригинальный художественно-эстети­че­ский объект. Показано, что инодискурсивные элементы выступают особыми лингво­креативными средствами, определяющими эвристичность и своеобразие вербальной системы анализируемого фильма.

The article explores the category of interdiscursivity from a perspective of its realization in films. As a point of departure, the historical ties of the avant-garde and cinema are ana­lyzed in terms of interdiscursivity. Literary and artistic works of the representatives of the Russian avant-garde are characterized by a number of innovations that are relevant for the understanding of the interdiscursivity in cinematography as art. The established avant-garde foundations of interdiscursivity make it possible to define it as a linguocreative appropriation of discourses and to elaborate a methodology of its study in films. The film “Stalker” is select­ed as an object of research due to the fact that Andrey Tarkovsky’s innovative cinematic ap­proach makes his works akin to the approaches of art innovators of the avant-garde epoch. The specificity of the interdiscursivity of “Stalker” is determined both by a significant degree of transformation of its literary basis and by a varied appropriation of certain types of discourse in the process of making a film as an original artistic-aesthetic object. Elements of different types of discourse act as linguistic and creative means that influence the heuristic potential of the verbal system of a film.

Cтатья посвящена поэтике Романа Якобсона, сформулированной во время его пребывания в Праге с 1920 по 1938 год, и рассматривает этот предмет с эпистемоло­гической точки зрения, выделяя три несовместимых научных / художественных направления, которые легли в ее основу: гуссерлианская феноменология, соссюровская лингвистика и русский футуризм. У Гуссерля Якобсон заимствовал понятие «выра­жения» (Ausdruck) — знака, самотождественность которого абсолютна. Но он откло­нился от немецкого философа, представив эту семиотическую идентичность в тер­минах соссюровского «общественного сознания». Якобсон далее релятивизировал ее че­рез модернистское понятие «остранение» — беспрестанное стремление поэтических знаков к эстетической новизне. Чтобы снять противоречие между феноменологиче­ской стабильностью и футуристической нестабильностью, Якобсон основал свою по­этику на фонологии: универсальной системе дифференциальных признаков, общей для всех языков.

The article is based on a chapter from the author’s book Russian Formalism: A Metapo­etics (1984). It deals with the poetics of Roman Jakobson formulated during his stay in Prague from 1920 to 1938 and treats this subject from an epistemological perspective outlining three incompatible scholarly/artistic trends which informed it: Husserlian Phenomenology, Saus­surian linguistics and Russian Futurism. From Husserl, Jakobson borrowed the concept of “expression” (Ausdruck) — the sign whose self-sameness was absolute. But he departed from the German philosopher by conceiving of this semiotic identity in terms of a Saussurean “so­cial consciousness.” And he further relativized it through the modernist notion of “de-familiarization” — an incessant drive of poetic signs for an aesthetic rejuvenation. To miti­gate the tension between Phenomenological stability and Futurist instability, the essay con­cludes, Jakobson grounded his poetics in phonology: the universal system of distinctive fea­tures common to all languages that is impervious to any violations.

Исследуется религиозно-философский диалог Милоша с Достоевским. Анализиру­ется антиномическое содержание поэмы Милоша «Теологический трактат» в кон­тексте христоцентрической картины мира Достоевского, проблем религиозно-ере­ти­ческих учений раннего христианства, вызывающих интерес Милоша на протя­жении все­го его творческого пути, и богословской проблемы апокатастасиса, по-своему реша­е­мой в творчестве как Достоевского, так и Милоша. Также осмысливает­ся вклад Ми­ло­ша-эссеиста в исследование актуальных проблем сравнительного досто­евсковедения (Достоевский — Мицкевич и Достоевский — Сведенборг). Делается вы­вод о том, что идейную основу «Теологического трактата» составляет проблема диа­лектического соотношения веры и истины, с которым связано обращение Милоша к «символу веры» Достоевского из его знаменитого письма Н. Д. Фонвизиной. Подобно Достоевскому, Ми­лош подвергает критике естественно-научное представление об истине в ее обез­личенном и, следовательно, обесчеловеченном варианте, воспринимае­мой автором «Теологического трактата» как инструмент «дьявольской теологии». В диалоге с традициями русской религиозной философии, и прежде всего с наследием Достоевско­го, Милош обращается к Апокалипсису, в котором для него наиболее эсте­тически зна­чимой является идея восстановления райского бытия. Однако, в отличие от Достоев­ского, концепция жизни после смерти в «Теологическом трактате» не сво­бодна от пессимизма и скептицизма. В этом отношении Милош склоняется к миро­воз­зрен­ческой парадигме Запада, а концепция «Теологического трактата» вбирает в себя идеи неверующих героев Достоевского.

The article investigates a religious and philosophical dialogue of Miłosz and Dostoevsky. The antinomic content of Miłosz's poem “Theological Treatise” is analyzed in the context of Dostoevsky's Christocentric worldview, as well as religious and heretical teachings of early Christianity, which aroused Milosz's interest throughout his career. In their works, Dostoev­sky and Miłosz explored the theological problem of apoсatastasis and offered their interpreta­tion of it. The paper also examines Miłosz’s contribution as an essayist to the comparative study of Dostoevsky's works (Dostoevsky — Mickiewicz and Dostoevsky — Swedenborg). The ideological basis of “Theological Treatise” is the dialectical relationship between faith and truth, which is associated with Miłosz's appeal to Dostoevsky's ‘creed’ from his famous letter to Fonvisina. Like Dostoevsky, Miłosz criticizes the natural-scientific concept of truth in its depersonalized and, therefore, dehumanized version, which seems to the author of “Theologi­cal Treatise” as an instrument of ‘devilish theology’. In a dialogue with the traditions of Rus­sian religious philosophy, and above all with Dostoevsky’s legacy, Miłosz turns to the Apoca­lypse, in which the most aesthetically significant the idea for him is that of ​​restoring paradisi­acal existence. However, unlike Dostoevsky, the concept of life after death in “Theological Treatise” is not free from pessimism and skepticism. Miłosz is inclined towards the ideological paradigm of the West, and the concept of “Theological Treatise” includes the ideas of Dosto­evsky's unbelieving heroes.

Ирония рассматривается как оценочная категория в литературно-художест­вен­ном дискурсе. Указываются такие типичные черты иронической оценки, как импли­цит­ный характер, то есть способность иронии представлять оценочную позицию ав­тора в завуалированной форме, авторская субъективность, непосредствен­но завися­щая от авторских установок и идейных замыслов, негативная окраска иро­нической оцен­ки и высокая степень ее воздействия на читателя художественного про­изведения. Оп­ределяются основные приемы актуализации оценки, выраженной в форме иронии в романе М. Е. Салтыкова-Щедрина «Господа Головлевы». Анализируются осо­бенности иро­нической оценки в произведении, указываются формы выражения иронии. Уста­новлено, что в романе «Господа Головлевы» основными приемами иронического смысло­порождения выступают антифразис, неожиданный иронический вывод из си­туа­ции, антитеза, употребление неподходящих для определенной контекстной ситу­ации терминов, использование интертекстуальных включений, нарочитое создание авто­ром абсурдных ситуаций, включение в повествование риторических вопросов. Опреде­лено, что основной чертой иронической оценки в романе М. Е. Салтыкова-Щедрина «Господа Головлевы» является ее сатирическая основа, отдаленность от юмора, направленность на острое обличение человеческих пороков и общественных недостат­ков в исторический период господства класса помещиков. Делается вывод о том, что приемы иронического оценивания в романе «Господа Головлевы» составляют важный компонент в идиостилевой системе М. Е. Салтыкова-Щедрина, раскрывают специфи­ку его повествования в произведении и особенности мировидения писателя.

Irony is considered as an evaluative category in literary and artistic discourse. The au­thors point out such typical features of ironic evaluation as implicit character, i. e. the ability of irony to present the evaluative position of the author in a veiled form, subjectivity, which is directly dependent on the author's attitudes and ideological intentions, negative colouring of ironic evaluation and a high degree of its impact on the reader. The authors identify the basic techniques of expressing ironic assessment in Saltykov-Shchedrin's novel “The Golovlyovs”. The peculiarities of ironic evaluation are analyzed, and the forms of expressing irony are iden­tified. The main techniques of expressing irony in the novel are antiphrasis, unexpected ironic inference from a situation, antithesis, the use of inappropriate collocations that do not fit the context, intertextual inclusions, intentionally created absurd situations, and rhetorical ques­tions. The main feature of ironic evaluation in the novel is its satirical basis, its distancing from humour and the focus on the denunciation of human vices and social flaws in the histor­ical period of the domination of the landlord class. Ironic evaluation in Saltykov-Shchedrin's novel is an important component of the Saltykov-Shchedrin's ideostyle and reveals the speci­ficity of his narration and the peculiarities of the writer's worldview.