2017 Том 36 № 1

Рассмотрена роль категорий модальности через посредство постулатов эмпирического мышления вообще в построении философской системы, содержащей в качестве субстанциальных ее элементов систему функций сознания. Система эта состоит из «способностей души», как называет их Кант, а именно: ценностно-оценочной деятельности, познавательной деятельности и нормативно-практической деятельности. Этим формам деятельности соответствуют последовательно мир возможностей, действительный мир и необходимый мир. В соответствии с модальными мирами и «способностями души» находятся грамматические наклонения языка. Все это означает, что система Канта находит отражение в системе языка, что свидетельствует об органичности его философии. Философские идеи системы Канта могут послужить основой построения теории наклонений языка. Революционное положение Канта о ценностях, знаниях и нормах как трех аспектах экзистенциальной реальности приводит к заключению, что модальность в языке и его наклонения нельзя отождествлять, несмотря на их взаимосвязь. Категории модальности выражают не сущность наклонений, а лишь условия их функционирования. И это открывает новые перспективы как в изучении наклонений, так и модальностей. Однако система Канта — единое целое и пользоваться частью без учета целого нельзя.

This article examines the category of modality through the postulate of empirical thinking in general and in constructing a philosophical system where functions of consciousness are substantial elements. The system comprises ‘faculties of the mind’, as Kant calls them, namely, evaluation, cognition, and practical activity and norms. These forms of activity correlate with the world of possibilities, the actual world, and the world of necessity. Grammatical moods correspond to the modal worlds and the ‘faculties of the mind’. All this means that Kant’s system finds a reflection in the system of language, which is another argument in favour of the organicity of his philosophy. However, the philosophical ideas of Kant’s system can serve as basis for a theory of grammatical moods. Kant’s revolutionary idea of values, knowledge, and norms as three aspects of existential reality lead to a conclusion that modality and moods are not identical, despite being interrelated. The categories of modality do not express the essence of moods but rather the conditions for their functioning. This gives a new perspective on the study of moods and modalities. However, Kant’s system is a cohesive whole and no part of it can be used without considering this fact.

Обсуждается вопрос о методологическом и онтологическом значении трансцендентализма. Автор выступает в защиту понимания трансцендентальной философии как онтологии и в связи с этим критикует интерпретацию Дэвида Карра, который усматривает в понятии трансцендентального исключительно методологическое значение. На фоне понимания трансцендентализма как онтологии изучается проблема различия онтологических аспектов в критической философии Иммануила Канта и в феноменологии Эдмунда Гуссерля, поскольку именно эти два философа рассматриваются большинством интерпретаторов в качестве наиболее ярких представителей трансцендентальной философии. Различие онтологических аспектов истолковывается на основе сходств и различий в эпистемологических задачах обоих философов, что отвечает принципам и программам компаративистских исследований философии Канта и Гуссерля, предложенным такими отечественными и зарубежными философами, как П. Рикёр, У. Маккенна, А. Г. Черняков. Различие онтологических аспектов критической философии и феноменологии также заставляет взглянуть на понятие трансцендентализма в широкой исторической перспективе, позволяющей интерпретировать некоторые ключевые понятия критической философии и феноменологии как стершиеся метафоры древнегреческой философии, превратившиеся со временем в логически предвзятые «матемы». В свою очередь, усмотрение метафор в происхождении ключевых унивокальных терминов критической философии и феноменологии дает возможность точнее эксплицировать различия между онтологическими представлениями Канта и Гуссерля. Феноменология Гуссерля рассматривается автором как продолжение и развитие трансцендентальной мысли Канта, возникающее в среде неокантианских школ. В целом вырисовывается картина, в которой трансцендентальная философия представляет собой часть генезиса онтологической мысли, имеющая большие возможности перетолкования понятия трансцендентального в будущем.

This paper deals with the methodological and ontological significance of transcendentalism. The author advocates the understanding of transcendental philosophy as ontology and presents a critique of the interpretation given by David Carr, who attached a merely methodological significance to the concept of the ‘transcendental’. Within this interpretation, this paper considers the problem of differences between the ontological aspects of Immanuel Kant’s critical philosophy and Edmund Husserl’s phenomenology, since most interpreters consider these two thinkers the most prominent exponents of transcendental philosophy. The differences in the ontological aspects are interpreted based on the similarities and differences in the epistemological objectives of both philosophers. This corresponds to the principles and programmes of comparative investigations in Kant’s and Husserl’s philosophies, which were proposed by Russian and international philosophers such as Paul Ricoeur, Alexey Chernyakov, William McKenna. The distinctions in the ontological aspects of critical philosophy and phenomenology necessitate an examination of the concept of transcendentalism in a broader historical perspective, which makes it possible to interpret some of the key concepts of critical philosophy and phenomenology as dead metaphors of Ancient Greek philosophy — metaphors that transformed over time into logically preconceived ‘mathemes’. In turn, distinguishing metaphors in the genesis of key univocal terms of critical philosophy and phenomenology provides an opportunity for a more precise description of differences between Kant’s and Husserl’s ideas. The author considers Husserl’s phenomenology as a continuation of and elaboration on Kant’s transcendental thought, which arises in neo-Kantian schools. Overall, transcendental philosophy is part of the genesis of ontological thought, which offers great opportunities for reinterpreting the concept of the transcendental in future.

Произведен анализ ведущих понятий и положений философии религии Канта. Выводы сделаны на основе компаративистского анализа главных произведений немецкого философа, посвященных изложению философского учения о религии, а именно «Лекций о философском учении о религии» и «Религии в пределах только разума». Прослеживается как очевидная эволюция взглядов Канта на проблемы религии, так и последовательность и системность в изменении позиции немецкого философа по этим проблемам. Опубликованные «Лекции» подтверждают тот факт, что немецкий философ никогда не полагал проблемы философии религии в качестве второстепенных. При сравнении двух основных произведений по проблемам религии обращает на себя внимание различие объектов, которые формируют и всю логику рассуждений Канта. Если в «Лекциях» таковым выступает теология как научная дисциплина, занимающаяся познанием Бога, то в «Религии» этим объектом стал уже верующий человек со всеми своими склонностями и задатками, родовыми и индивидуальными характеристиками. Как в своих «Критиках разума» Кант двигается от теоретической его составляющей к практической, так и в исследованиях религии он от теоретического значения идеи бога в «Лекциях» переходит к практическому смыслу таковой в «Религии». Бросается в глаза присутствие обширной части спекулятивных доказательств бытия бога в «Лекциях», которые полностью отсутствуют в «Религии». Также в «Религии» по сравнению с «Лекциями» более очевидно подчеркивание ответственности человека за необходимость нравственного совершенствования. Хотя неверно было бы полагать, что в «Лекциях» присутствует иная позиция, нежели позиция самоответственности человека за свое моральное состояние и его развитие.

The article analyses the leading concepts and provisions of Kant's philosophy of religion. The findings are based on a comparative analysis of the German philosopher’s major works on the philosophical doctrine of religion, namely Lectures on the philosophical doctrine of religion and Religion within the Boundaries of Mere Reason. The authors trace both the evolution of Kant’s ideas on religion and the consistency and systematicity of changes in the philosopher’s views. The published Lectures confirm the fact that Kant never considered the problems of philosophy of religion as minor ones. When comparing the two major works on religion, one cannot but notice the difference between objects constituting the logic of Kant’s reasoning. In the Lectures, this object is theology as a scientific discipline concerned with knowledge of god, whereas, in Religion, it is believers with their predispositions and capacities, generic and individual characteristics. Not unlike Critiques, where Kant moves from the theoretical to the practical, studies on religion proceed from the theoretical significance of the idea of God considered in the Lectures to the practical aspects of this idea addressed in the Religion. The Lectures contain a vast body of speculative evidence of the existence of God, which is completely absent in Religion. Religion places a much stronger emphasis on the need for the moral perfection of human beings than the Lectures do. However, it would be wrong to assume that the Lectures present a position different from the responsibility of human beings for their own moral condition and its development.

Представлен сравнительный анализ критических установок И. Канта и Ф. Ницше, произведенный в контексте отношений обоих мыслителей к проблеме Просвещения. Несмотря на достаточно специфическое понимание Просвещения по сравнению со своими современниками, И. Кант и Ф. Ницше обнаруживают порой удивительное сходство друг с другом. Реконструируется суть, цель Просвещения, а также то, какие трудности видели философы на пути к состоянию просвещенности. Исследуется функциональный статус «опекуна», а также приобретение нового звучания представления о совершеннолетии и свободе в ницшевской трактовке Просвещения. Это стало возможным после отрицания Ф. Ницше романтизма и переживания им события «смерти Бога». Ф. Ницше расширяет список возможных проблем в достижении просвещенности, намеченных еще И. Кантом: эгоизм, опекунство, леность и трусость. Для Ф. Ницше проблематичной становится главенствующая роль разума в деле Просвещения. Разум, тем не менее, не подвергается отрицанию, а ограничивается и дополняется интегрирующей силой мифа, в котором Ницше видит уже не предрассудок, а исток мысли, согласованной с жизнью. Кроме того, исчезло доверие к культуре, вместо «кривой тесины» — «канат над пропастью», а вместо «несовершеннолетнего большинства» — масса. Придерживаясь того, что к человеку никогда нельзя относиться только как к средству, мыслители избегают разрыва между просвещенностью и текущим процессом осуществления человеком Просвещения. Как у И. Канта просвещенное состояние ускользает от реализации, оказываясь скорее ориентиром, регулятивной идеей, так и у Ф. Ницше перестают контрастировать по отношению друг к другу исток и цель, а человек, превосходящий себя, оказывается единственным смыслом сущего.

This article provides a comparative analysis of I. Kant’s and F. Nietzsche’s critical approaches, which is carried out in the context of the thinkers’ attitudes to the problem of the Enlightenment. In spite of a rather peculiar understanding of the Enlightenment, which differed significantly from that of their contemporaries, Kant and Nietzsche have remarkably similar ideas. The author reconstructs the essence and purpose of the Enlightenment, as well as the difficulties faced by philosophers on the way to enlightenment. Another focus is the functional status of the ‘guardian’ and the new interpretation of the ideas of maturity and freedom in Nietzsche’s understanding of the Enlightenment. This becomes possible after Nietzsche’s renunciation of Romanticism and experience of the death of God. Nietzsche extends Kant’s list of possible problems in achieving enlightenment — egoism, guardianship, sloth, and cowardice. For Nietzsche, the central problem is the dominant role of reason in the Enlightenment. Nevertheless, reason is not denied but rather it is limited and supplemented with the integrating power of myth, which is considered by Nietzsche not as a prejudice but as the origin of thought correlating with life. Moreover, confidence in culture disappears. The ‘warped wood’ is replaced by the ‘rope over an abyss’ and the immature majority by masses. Inasmuch a person should never be treated as a means, the thinkers avoid the gap between enlightenment and the current process of realisation of the Enlightenment by a person. Similarly to Kant’s idea that enlightenment eludes realisation becoming a benchmark or a regulative idea, Nietzsche’s works do not distinguish between the source and the end and persons overcoming themselves become the only meaning of existence.

Проводится историко-философский анализ критики «нового психофизиологического» закона А. И. Введенского. Рассмотрены наиболее основательные критические замечания русских философов, среди которых стоит отметить публикации П. Е. Астафьева, Н. Я. Грота, Л. М. Лопатина, Э. Л. Радлова, С. Н. Трубецкого. С их участием в конце XIX в. разворачивается активная дискуссия на страницах научных изданий. Основной темой обсуждения стали положения из работы «О пределах и признаках одушевления», опубликованные тезисами в 16-й книге журнала «Вопросы философии и психологии». А. И. Введенский, формулируя закон «отсутствия объективных признаков одушевления», затрагивает вопросы, относящиеся не только к области философии сознания, но и вскрывает нарастающие противоречия в русской философии, обусловленные развитием естественно-научного знания при сохраняющемся господстве идей религиозной философии. Русский философ посредством применения критицизма пытается выявить метафизические начала в научном знании с целью их устранения, сохраняя лишь особое поле критической метафизики, которая занимается вопросами, выходящими за границы доступного рационального познания. Такой подход к роли метафизики, а также проведение линии разделения предметной области философии и психологии при условии необходимости цельного знания стали причинами негативной критики «нового психофизиологического закона». Выделяется позиция А. И. Введенского, прослеживающаяся во всем его последующем творчестве, — постановка задачи о необходимости создания цельного миропонимания, включающего наличие ответов на все феномены человеческого существования, в том числе и традиционно относящихся к предметам вненаучного знания. Дается характеристика творчества А. И. Введенского и роли в развитии русской критической философии. Постулируется положение о том, что анализ полемики представляет интерес не только как факт исторического развития русской философской мысли, но и позволяет иначе рассмотреть круг тех проблем, которые возникают при попытке создания средств объективного и достоверного познания в философии и науке, что потенциально объединяет их предметно-исследовательскую деятельность. Приводятся основания, согласно которым его философские воззрения можно отнести к неокантианству, что демонстрирует их специфику и актуальность для последующего историко-философского анализа.

This article analyses the historical and philosophical critique of A. I. Vvedensky’s ‘new psychophysiological’ law. The author examines the most substantial commentaries, namely, those by P. E. Astafyev, N. Y. Grot, L. M. Lopatin, E. L. Radlov, and S. N. Trubetskoy. At the end of the 19th century, these authors contributed to an active discussion in the pages of scientific journals. The discussion focused on the ideas expressed in the work On the Limits and Characteristics of Becoming Conscious, which was published in the form of theses in book 16 book of the journal Problems of Philosophy and Psychology. Trough formulating the law of the absence of objective evidence of becoming consciousness, Vvedensky did not only raise issues relating to philosophy of mind but also pointed to the growing contradictions in Russian philosophy caused by the development of scientific knowledge amid the dominance of religious philosophy. Using the tools of criticism, the Russian philosopher identified the metaphysical origins in scientific knowledge in order to eliminate them, although preserving the particular critical field of metaphysics dealing with issues transcending the available rational knowledge. Such an approach to the role of metaphysics, as well as demarcation of the border between philosophy and psychology amid the need for coherent knowledge provoked sharp criticism. The author describes Vvednesky’s position, which can be traced in all of his later works. Its central elements is the need to create a coherent understanding of the world providing answers to all the phenomena of human existence, including those traditionally interpreted as objects of nonscientific knowledge. In the conclusion, the author focuses on the characteristics of Vvedensky’s oeuvre and its role in the development of Russian critical philosophy. It is postulated that an analysis of the discussion not only is interesting as a fact in the history of Russian philosophical though but it also gives a new perspective on the problems arising with attempts to create a means for attaining objective and reliable knowledge in philosophy and science, which potentially unites them within research. It is proven that Vvedensky’s philosophical ideas can be classed as Neo-Kantian, which emphasises their unique features and relevance for further historical and philosophical analysis.

Педагог и издатель В. Ф. Динзе, опираясь на положение П. Наторпа о национальной школе как средстве приобщения «всего народа к национальной культуре», актуализирует в своих работах проблему национального воспитания, сто лет спустя звучащую по-прежнему современно. Эти тексты, а также переводы трудов Наторпа по проблемам педагогики оказались идейными катализаторами в полемике о национальном воспитании, которая разгорелась в России в 1913—1916 гг. и в которой приняли участие такие видные философы и педагоги, как М. М. Рубинштейн, П. П. Блонский, В. Н. Сорока-Росинский, С. А. Золотарев, П. И. Девин, С. Ф. Русова и др. В результате этой полемики были выработаны принципы всеобщего и равно доступного для всех социальных групп национального образования и гармоничного, гуманного патриотического воспитания, открытого лучшим достижениям мировой культуры. Публикуемая в приложении переписка русских философов и педагогов В. Ф. Динзе и А. А. Громбаха с П. Наторпом (переведенная с немецкого) документирует не только процесс перевода на русский язык книги «Социальная педагогика» Наторпа, но и раскрывает особенности организации переводов актуальной научной литературы в начале ХХ в. в России.

Many scholars and practitioners in the sphere of the public education and upbringing in Russia addressed themselves to the philosophical-pedagogical ideas of German philosopher of Neo- Kantian movement Paul Natorp. These ideas were formulated mainly in his fundamental work “Social Pedagogy”. Vladimir Dinze relies on Natorp’s thesis of the national school as the way of accustoming “the all people to the national culture”, actualizes the heritage of Russian and Western pedagogues and philosophers and formulates newly the problem of the national upbringing that is after hundred years in tune with the times as before. The papers of Dinze himself and the translation of Natorp’s “Social Pedagogy” which was organized by him turned out to be the catalysts in the debates on the national education and upbringing. The debates took place in Russian in 1913— 1916, and the outstanding philosophers and pedagogues like M. Rubinstein, P. Blonskiy, V. Soroka- Rosinskiy, S. Zolotarev, P. Devin, S. Rusova and others participated in these debates. As result there worked out the principles of the general and equally accessible national education for all social groups and the harmonious and humane patriotic upbringing, which had to be open to the best achievements of the world culture. The letters of Russian scholars V. Dinze and A. Grombach to P. Natorp and one letter of Natorp to Dinze will be published as a supplement to the article. These letters show not only the process of the translation of “Social Pedagogy” into Russian, but also disclose the peculiarities of the organization of translations of the contemporary scientific literature in Russia at the beginning of the 20th century. They were the personal initiative, enthusiasm, the responsibility before the future reader, the scope and intensity of the translators’ and publishers’ activity and the constant lack of adequate financing of this activity.