2019 Том 38. №2

Диссертация «Краткий очерк некоторых размышлений об огне» была написана Кантом на латинском языке в 1755 г. в качестве пробного сочинения (specimen) для допуска к магистерскому экзамену и впервые напечатана только в 1838 г. Каково значение этой магистерской диссертации Канта для историко-философских исследований? Чтобы ответить на этот вопрос, я анализирую структуру и привожу краткое содержание диссертации, обращаюсь к истории ее написания и пытаюсь определить место этой работы среди других натурфилософских сочинений Канта. Далее я показываю, что становление кантовской концепции эфира как эластичной материи огня, тепла и света, выступающей носителем сил притяжения и отталкивания, происходит именно в диссертации «Об огне». Я выявляю те положения в ранних работах Канта, которые развиваются им затем в данной магистерской диссертации, и устанавливаю преемственность между текстом «Об огне» и так называемой «Физической монадологией», провожу параллели между идеями, высказанными Кантом в его первой диссертации, и трактовками эфира в его последующих печатных работах. Наконец, я выдвигаю гипотезу об эвристическом потенциале трактата «Об огне» для анализа текстов из рукописного наследия Канта. Возможно, благодаря этой диссертации исследователям удастся прояснить некоторые запутанные положения из кантовского «Opus postumum». Впрочем, проверка этой гипотезы потребует серии новых исследований.

Kant’s dissertation for the Master’s degree Succinct Exposition of Some Meditations on Fire was written in Latin in 1755 as a sample (specimen) preceding a Master’s exam, but its first printing did not appear until 1838. What is the relevance of this Master’s dissertation for historical and philosophical studies? To answer this question I analyse the structure and give a brief summary of the dissertation, look at the history of its writing and try to identify the place of this work among Kant’s other papers on natural philosophy. I then demonstrate that Kant’s concept of ether as an elastic matter of fire, heat and light containing the forces of attraction and repulsion originates in the dissertation On Fire. I identify the provisions in Kant’s early works which he later develops in the Master’s dissertation and establish continuity between the text of On Fire and the so-called Physical Monadology, draw parallels between the ideas enunciated by Kant in his first dissertation and the interpretation of ether in the printed works that followed. Finally, I put forward the hypothesis of the heuristic potential of the On Fire treatise for the analysis of Kant’s manuscript legacy. Perhaps this dissertation will enable researchers to clear up some tangled propositions in Kant’s Opus Postumum. However, a series of further studies is needed to verify the hypothesis.

Этика Канта и этика Крузия поражают своим видимым сходством. Это проявляется в целом ряде положений и понятий. В моральном учении Крузия мы находим упоминания о моральном законе, который должен повелевать с абсолютной необходимостью, чем он и отличается от других видов предписаний, имеющих лишь относительную степень долженствования. Это очень близко по смыслу кантовскому разделению на гипотетический и категорический императивы. Другой важной особенностью морального учения Крузия оказывается подчеркнутое внимание к сфере внутренних мотивов. Именно внутренний мотив, а не внешняя форма поступка, определяет моральность действия. Эти и ряд других особенностей этики Крузия наводят на мысль о возможном влиянии Крузия на Канта. Возможность такого влияния неоднократно становилась предметом пристального внимания исследователей. Первые работы, посвященные этой проблематике, опубликованы на рубеже XIX–XX вв. За возможность такого влияния говорят смысловые и структурные сходства этических систем двух мыслителей. Кроме того, бесспорным является факт, что Канту были достаточно хорошо известны основные положения философии Крузия. Ряд исследователей пытается найти решение этой проблемы на уровне кантофилологии. Некоторые термины, употребляемые Кантом прежде всего в ранних работах, легшие затем в основу его этического учения уже критического периода, могут быть возведены к терминам философии Крузия. В то же время существует и другая точка зрения, в соответствии с которой на Канта оказывала влияние преимущественно вольфианская философия (в лице Баумгартена), тогда как прямое влияние Крузия считается неподтвержденным. Я рассматриваю аргументы в пользу обеих точек зрения и предлагаю свое решение этой проблемы.

The ethics of Kant and the ethics of Crusius are strikingly similar. This is manifested in a whole range of principles and concepts. Crusius’ moral teaching hinges on the rigorous moral law which has to be obeyed absolutely, and which makes it different from other prescriptions that are binding only to a relative degree. This is very close to the Kantian distinction between hypothetical and categorical imperatives. Another salient feature of Crusius’ moral teaching is the stress laid on the sphere of internal motives. It is the inner motive that determines the morality of an act, rather than the external form of the act. These and some other features of Crusius’ ethics suggest a possible influence of Crusius on Kant. The possibility of such influence has repeatedly come under close scrutiny. The first works devoted to this problem date to the turn of the nineteenth and twentieth centuries. Pointers to the possibility of such influence are semantic and structural similarities of the two thinkers’ systems. Besides, it is an unchallengeable fact that Kant was fairly familiar with the main theses of Crusian philosophy. Some scholars proceed from the study of Kantian vocabulary. Some of the terms Kant uses, especially in his early works which later formed the basis of his ethical teaching in the critical period, can be traced to the terms of Crusian philosophy. However, an alternative view is that Kant was primarily influenced by Wolffian philosophy (mainly through Baumgarten), while the direct influence of Crusius remains unproven. I examine both points of view and propose my own solution to the problem.

В основе моральной теории Канта лежит устойчивая классификация практических основоположений на взаимоисключающие типы. Однако, помимо нескольких намеков на различие между максимами и законами, в своих работах он не занимается подробным обсуждением классификации и типов практических основоположений, что сподвигло Онору О’Нил и Льюиса Бека заново интерпретировать кантовскую классификацию практических основоположений таким образом, чтобы сделать концептуальную связь законов и максим более ясной. В этой статье я утверждаю, что интерпретации О’Нил и Бека проистекают из ошибочного прочтения фундаментального основания классификации практических основоположений. Чтобы это обосновать, я, во‑первых, показываю, что Кант проводит различие между законами и максимами на основании значимости и реальности. Во-вторых, я утверждаю, что, хотя значимость и является необходимым признаком практических основоположений, их реальности как мотиватора к совершению действий на самом деле будет достаточно для превращения основоположения в практическое основоположение. Поскольку это так, я доказываю, что классификация практических основоположений должна основываться на степени их эффективности в отношении людей (то есть их реальности). Такая классификация дает нам три исчерпывающих и взаимоисключающих типа: «максимы, которые не являются потенциальными законами», «максимы, которые являются потенциальными законами» и «законы, которые не являются максимами».

A stable classification of practical principles into mutually exclusive types is foundational to Kant’s moral theory. Yet, other than a few brief hints on the distinction between maxims and laws, he does not provide any elaborate discussion on the classification and the types of practical principles in his works. This has led Onora O’Neill and Lewis Beck to reinterpret Kant’s classification of practical principles in a way that would clarify the conceptual connection between maxims and laws. In this paper I argue that the revised interpretations of O’Neill and Beck stem from a mistaken reading of the fundamental basis of the classification of practical principles. To show this, I first argue that Kant distinguishes between maxims and laws on the bases of validity and reality. I then argue that although a practical principle necessarily has the feature of validity, its reality in actually moving the agents to action sufficiently makes a principle a practical principle. If this is so, I argue that the classification of practical principles must be based on the extent to which they are effective in human agents (i. e. their reality). Such a classification yields us three exhaustive and mutually exclusive types namely, “maxims that are not potential laws”, “maxims that are potential laws” and “laws that are not maxims”.