2023 Том 14 №3

Статья посвящена отношению М. Хайдеггера, А. Ф. Лосева и Х. Ортеги-и-Гас­сета к возможности и необходимости перевода философских текстов. Концепция неперевода — это признание невозможности адекватного воспроизведения философ­ского текста на другом языке при сохранении его целостности. Особенно интересны­ми для сопоставления представляются концепции и практики перевода / неперевода в работах, написанных в одно и то же время (1920—1940-е годы), в которых обнаружи­вается немало точек соприкосновения. Все три философа отрицают конвенциональ­ный перевод, предлагая вместо этого мыслить все обыденные слова как философские понятия. Несмотря на то, что в результате подобного подхода текст может пока­заться противоречащим привычным нормам, философы настаивают на необходимо­сти нарушения конвенции. Оппозиция перевод vs неперевод соотносится как с много­язычным обликом текста, так и с проблемой иерархии языков, а также с отношением к переводу чужих и своих текстов. Лосев и Хайдеггер используют технику ретро­спективного перевода, подразумевающую этимологизацию или контекстуализацию текстов более древних, чем текст переводимый; этимологизацию (наряду с коммен­тарием) понимает как способ переноса идеи в иную культурную систему и Ортега-и-Гассет, называвший человека «этимологическим животным». При интерпретирую­щем пере­воде Лосева чужие переводы или переводы на другие языки рассматриваются как ин­терпретации и превращаются в объект изучения. Если Хайдеггер неоднократно вы­ступает с критикой понимания языка как коммуникации, а Ортега-и-Гассет за­нимает прин­ципиально антикоммуникативную позицию, то у Лосева, напротив, на коммуника­ции сделан акцент. Лосев и Хайдеггер оперируют понятием ясности: пер­вый последо­вательно идет к достижению максимальной ясности, используя апофати­ческие тех­ники отсечения нерелевантных интерпретаций значений, но ясность для него — это скорее пропедевтическая задача; второй не ставит задачу достижения ясности, а ис­пользует технику бесконечного прояснения. Оба подхода позволяют по­ставить во­прос, применим ли критерий научности к переводу философского текста.

The article examines the ideas of Heidegger, Losev, and Ortega y Gasset regarding the possibility and necessity of translating philosophical texts. The concept of non-translation is an acknowledgment of the impossibility of adequately reproducing a philosophical text in another language while preserving its integrity. Particularly interesting for comparison are the concepts and practices of translation/non-translation found in works written during the same period (1920—1940s), which reveal numerous points of contact. All three philosophers reject conventional translation, proposing instead to consider ordinary words as philosophical terms. Despite the fact that such an approach may make the text appear contradictory to familiar norms, the philosophers insist on the necessity of violating convention. The opposition of translation vs non-translation is related to the multilingual nature of the text, as well as to the problem of language hierarchy and the attitude towards translating others' and one's own texts. Losev and Heidegger employ the technique of retrospective translation, which involves etymologizing or contextualizing texts that are older than the translated text. Etymologization (alongside commentary) is seen as a way to transfer ideas into a different cultural system, and Ortega y Gasset refers to humans as “etymological animals”. In Losev's interpretive translation, foreign translations or translations into other languages are viewed as interpretations and become objects of study. While Heidegger repeatedly criticizes the understanding of language as communication, and Ortega y Gasset takes a fundamentally anti-communicative position, Losev, on the contrary, emphasizes communication. Losev and Heidegger operate with the concept of clarity: the former consistently strives for maximum clarity by using apophatic techniques to eliminate irrelevant interpretations of meanings, but clarity is more of a propaedeutic task; the latter does not aim for clarity but utilizes the technique of infinite clarification. Both approaches raise the question of whether the criterion of scientificity is applicable to the translation of philosophical texts.

Перевод рассматривается под углом зрения семантики возможных миров. Целью данного исследования является установление возможностей образа путешествия по мирам в переводческой практике. Особое внимание уделяется случаям расхождения между миром оригинального текста и миром переводного текста. Например, когда в тексте перевода субъюнктивные формы, обязательные в языке оригинала (во француз­ском), приходится заменять формами индикатива, более обычными в целевом языке (например, в русском). Внешне это выглядит как трансформация высказывания о воз­можном в высказывание о действительном. Анализируются техники передачи фран­цузских вставок, в большом количестве присутствующих в русском оригинале романа Л. Н. Толстого «Война и мир», на целевой (французский же) язык во французском из­дании. Показывается, что понятие «переводимость языка» в постулате о взаимопере­водимости языков не совпадает с понятием «переводимость текста», имеющим гра­дуальный характер и зависящим от внешних и внутренних функций адаптации тек­ста в различных культурах контекстуализации — традициях, модах и т. п. Пред­ставление о переводе как о путешествии по мирам включает и разграничение между сиюминутным представлением о реальных мирах автора оригинала, переводчика и адресата переводного текста в их социокультурной данности.

In this paper, translation is examined from the perspective of the semantics of possible worlds. The consequences of this viewpoint are explored, particularly in relation to the metaphor of traveling through possible and impossible worlds in translation practice. Special attention is given to cases where there are disparities between the world of the original text and the world of the translated text. For example, in the case of French subjunctive forms, which are grammatically mandatory in the original language, they often need to be replaced with indicative forms in the target language, such as Russian. Externally, this transformation appears as a change from expressing a possibility in one world to making a statement about the actual world. Various techniques for transforming French inserts in the original Russian text (in Leo Tolstoy's novel "War and Peace") are analyzed and compared with the actual French translation found in a French edition of the same text by a Francophone translator. The study demonstrates that the concept of language translatability does not align completely with the concept of text translatability, as the latter is influenced by various external and internal factors related to cultural contexts, traditions, trends, and more. Viewing text translation as a journey through worlds also involves elements from the real worlds that belong to the original author, the translator, and the recipients of the translated text within their socio-cultural contexts.

В статье рассматривается полимодальное поведение синхронных переводчиков в моменты «неперевода» — нарушения беглости перевода, связанного с разного рода за­труднениями. Анализируются аннотированные в программе ELAN видеозаписи 24 переводчиков, осуществляющих синхронный перевод научно-популярной лекции TED talk на биологическую тему с английского языка на русский. На основе количе­ственных и качественных данных о распределении жестов с моментами «неперевода» показано, что референтные (репрезентирующие и указательные) жесты служат для компенсаторного усиления связи между несколькими системами координат, в кото­рых одновременно существует переводчик: системами координат референтных собы­тий, коммуникативной ситуации текста-источника и физического коммуникатив­ного пространства переводчика, ограниченного синхронной кабиной. Репрезентирую­щие жесты указывают на первые две системы координат благодаря нескольким моду­сам репрезентации — прорисовыванию, лепке, удержанию, а также разыгрыванию и воплощению. Указательные жесты помогают переводчику организовывать в простран­стве сущности, о которых идет речь, интегрируя тем самым систему координат референтных событий и физическое пространство вокруг переводчика.

The paper investigates multimodal behavior of simultaneous interpreters during ‘non-interpretation’ regarded as interruptions in the flow of speech due to difficulties. Video recordings of a TEDtalk on biology interpreted from English into Russian by 24 simultaneous interpreters are analyzed with the help of quantitative and qualitative methods. The distribution of gestures with the moments of ‘non-interpretation’ indicates that referential (representational and deictic) gestures serve the compensatory function of strengthening the mappings between three frames of reference in which a simultaneous interpreter acts at the same time: i. e., the frame of reference of the events described in the lecture, the communicative situation of the source text, and the interpreter’s physical communicative space constrained by the booth. Representational gestures connect the first two frames of reference via the representational modes of drawing, molding, holding, as well as acting out and embodying. Deictic (pointing) gestures help the interpreter to organize the referential objects around him / her, thus integrating the referential frame of events being described and interpreted, and the physical space of the booth.

В 1927 году Назым Хикмет написал несколько стихотворений, в основу которых легли его впечатления от поездки в Баку. Они вошли в сборник «Песня пьющих солн­це» (1928) и были в скором времени переведены на русский язык. Бакинский цикл стал одной из первых попыток символического изображения нефти в русской поэзии, во многом предвосхитив позднейшую поэтику нефти, которая полноценно разовьется только в 2000-е годы. На эти стихи Хикмета можно смотреть как на одну из первых попыток философской концептуализации нефти, которая десятилетия спустя на­шла масштабное воплощение в «философском романе» «Циклонопедия» Резы Негаре­стани, где нефть стала обозначением нового типа субъекта, одновременно текучего и взрыво­опасного. С другой стороны, образ нефти будет играть ключевую роль в одно­именной поэме Алексея Парщикова, где также можно уловить эхо бакинских стихов Хикмета. Для всех авторов нефть выступает радикальным выражением логики непе­рево­да: это спрессованная память о древности, к которой невозможно получить пря­мой доступ; ее тайну невозможно раскрыть, потому что в каком-то смысле она не содер­жит тайны. Подобная парадоксальная семиотика нефти приводит всех троих авто­ров к идее о чуждости нефти человеческому миру и ее особой античеловеческой агент­ности.

In 1927, Nâzım Hikmet composed several poems based on his impressions of his visit to Azerbaijani capital, the city of Baku. They will be included in the collection Song of the Sun-drinkers (1928) and will soon be translated into Russian. The Baku cycle was one of the first attempts at a symbolic representation of petroleum in Russian poetry, in many ways foreshadowing the later poetics of the subject, which will develop on Russian material only in the 2000s. One can look at these poems by Hikmet as one of the first attempts to create a philosophy of petroleum, which will find its most large-scale embodiment in the philosophical novel “Cyclonopedia” by Reza Negarestani, where petroleum constitutes a new type of subjectivity, simultaneously fluid and explosive. On the other hand, the image of petroleum will play a key role in Alexei Parshchikov’s poem of the same name, where one can also discern echoes of this philosophy in Hikmet’s Baku cycle. For all these authors, petroleum acts as a radical expression of the logic of non-translation: it is a condensed memory of antiquity, which cannot be directly accessed; its mystery cannot be revealed because, in a sense, it contains no mystery. Such a paradoxical semiotics leads all three authors to the idea that petroleum is alien to the human world and has a special inhuman agency.

Анализируется феномен неперевода в текстах поэтов-билингвов, которые осу­ществляют самоперевод на идиом доминирующей, «большой» традиции (путунхуа / русский). Неперевод реализуется в условиях усиленной языковой рефлексии его авторов и служит маркером особой аффективной связи с идиомом, находящимся в слабой по­зиции. Парадоксальным образом попытка расширения читательской аудитории за счет перевода на «большой» идиом в то же время опирается на стратегию неперевода. Неперевод захватывает наиболее содержательно нагруженные элементы стихотворе­ния, которые служат в оригинале знаком инаковости соотносимой с текстом куль­турной традиции. В этом смысле неперевод носит перформативный характер, так как само его производство подчеркивает критически важное различие и размеже­вание языковых и культурных традиций.

The paper centers on the phenomenon of non-translation in the texts of bilingual poets who perform self-translation into the lect of a dominant, ‘larger’ tradition (Putonghua / Rus­sian). Non-translation is set in motion in the conditions of enhanced linguistic reflection of its authors and serves as a marker of a special affective connection with a lect that is permanently associated with a weaker position. Paradoxically, the attempt to expand readership by trans­lating into ‘larger’ lects relies on the strategy of non-translation. Non-translation captures the most content-laden elements of the poem, which in the original serve as a sign of the otherness of the cultural tradition correlated with the text. In this sense, non-translation has a performative character, since its very production emphasizes the critical difference and delimitation of linguistic and cultural traditions.

«Пизанские Cantos» Эзры Паунда представляют собой несколько раз переписанный и написанный поверх предыдущих редакций многослойный палимпсест, где неперевод цитат, изречений и заголовков становится эстетически значимым приемом. Более молодые ветви сложной поэзии после 1945 года, с одной стороны, преодолевают то­тальный проект Паунда, с другой — наследуют ему через этот «разрыв». В рамках настоящей статьи будет рассмотрено, как непрозрачная поэзия (language writing, метареализм и новейшие течения) использует неперевод и непереводимое для выраже­ния соответствующей этому разрыву политической и онтологической проблемати­ки. Так, в «Черновиках» Рэчел Блау ДюПлесси палимпсест обнажает само разверты­вание языка, письма, «следа» других языков, которое развивается вместе с оптикой исследования письма и расшатыванием господствующих иерархий поэтической субъ­ективности и художественной формы. В поэзии метареалистов Аркадия Драгомо­щенко и Алексея Парщикова неперевод служит способом создания палимпсеста-мар­ги­налии, структурируя восприятие переплетения образов как через донорский текст, так и через трансформацию его мотивов. А дискоммуникативный палимп­сест поэмы Ека­терины Захаркив «хироо онода» строится на нерепрезентирующей функции непе­ревода, когда столкновение разных языков, цитат и отсылок создает как затруднен­ность восприятия, так и коммуникативные разломы в повествовательной ткани произведения. Таким образом, статья представляет собой попытку вывести точки на контурной карте поэтических практик, показывающие как становление отличного от мультилингвизма способа межъязыкового взаимодействия внутри тек­ста, так и спо­собы наследования через разрыв сложной и неоднозначной природе «Cantos» Эзры Паунда, породивших не только новый тип модернистского эпоса, но и особый тип поэ­ти­ческого палимпсеста.

Ezra Pound’s “Pisan Cantos” is a multi-layered palimpsest rewritten and written over previous editions several times, in which the non-translation of quotes, sayings and headlines becomes an aesthetically significant device. Younger branches of complex poetry after 1945, on the one hand, overcome Pound’s total project, on the other, inherit him through this ‘gap’. Within the framework of this article, the author explores how hermetic poetry (language writing, metarealism and generation of the 21st century) uses non-translation and untrans­latable to create/express political and ontological problems corresponding to this gap. So, in “Drafts” by Rachel Blau DuPlessis, palimpsest exposes the very deployment of language, writing, the ‘trace’ of other languages — all this develops together with the optics of studying writing and the loosening of the dominant hierarchies of poetic subjectivity and artistic form. In the poetry of metarealists Arkady Dragomoshchenko and Alexei Parshchikov, non-translation serves as a way of creating palimpsest marginalia, structuring the perception of interweaving images both through donor text and through the transformation of its motives. And the discommunicative palimpsest of Ekaterina Zakharkiv’s poem “Hiroo Onoda” is based on the unrepresentative function of the non-translation, when the collision of different lan­guages, quotes and references creates both difficulty in perception and communicative faults in the narrative fabric of the work. Thus, the article is an attempt to derive points on a con­tour map of poetic practices, showing both the formation of a way of inter-linguistic inte­rac­tion within the text that is different from multilingualism, and the ways of inheritance through the rupture of the complex and ambiguous nature of Ezra Pound’s “Cantos”, which gave rise not only to a new type of modernist epic, but also a special type of poetic palimpsest.

В статье исследуются принципы и способы построения дискурса, складывающего­ся при уникальном стечении целого ряда факторов как социокультурного, так и линг­вистического свойства в пространстве европейского мегаполиса. Его участниками оказались представители первой и второй волны русской эмиграции — видный писа­тель русского зарубежья Гайто (Георгий Иванович) Газданов и начинающая журна­листка Фатима Салказанова, которых судьба свела в 1960-е годы в Париже, на работе в русской службе радио «Свобода»[58]. Сохранились устные воспоминания Салказановой, согласно которым после того, как они были представлены друг другу, в течение после­дующих шести месяцев Газданов не проронил в общении с ней ни единого слова, однако затем как ни в чем не бывало первым заговорил с ней, посоветовав купить новые часы. Основным предметом рассмотрения становится уяснение стратегии построения этого «бессловесного» дискурса, выяснение условий его протекания, а также его меха­низма и исторических предпосылок как в лингвистическом, так и в историко-культурном аспекте, его языковая атрибуция и общий смысл. Сам дискурс при этом трактуется как рецидив архаического ритуального молчания, практиковавшегося в осетинских патриархальных семьях в качестве одного из элементов речевого этикета. За счет этой реликтовой языковой практики, восходящей к индоевропейской архаике и представляющей собой одно из проявлений обряда перехода, они, будучи осетинами по своему происхождению, в силу объективных обстоятельств не владевшие родным языком, обеспечивали демонстрацию своей культурной идентичности. Представля­ется, что важнейшим условием подобного речевого поведения следует признать место и время его протекания, когда вынужденная эмиграция в Европу становится факто­ром не только консервации архаических моделей речевого этикета, но также и их не­произвольной актуализации.

The article examines the principles and methods of constructing discourse that emerges through a unique combination of socio-cultural and linguistic factors in the context of a European metropolis. Participants involved are representatives of the first and second wave of Russian emigration: Gaito (Georgy Ivanovich) Gazdanov, a prominent writer of the Russian diaspora, and Fatima Salkazanova, an aspiring journalist who crossed paths with Gazdanov in the 1960s in Paris while working in the Russian service of Radio Liberty[60]. Salkazanova's oral memoirs provide valuable insights, revealing that Gazdanov remained completely silent in her presence for a period of six months until he unexpectedly spoke to her, advising her to purchase a new watch. The primary focus of this study is to elucidate the strategy employed in constructing this ‘wordless’ discourse, as well as to explore the conditions that facilitate its occurrence, underlying mechanisms, and its historical background. The analysis encompasses linguistic, historical, cultural aspects, and aims to determine its linguistic classification and overall significance. The discourse itself is interpreted as a revival of the archaic ritual of silence practiced in Ossetian patriarchal families, serving as a form of speech etiquette. This relic language practice, rooted in Indo-European archaic traditions, represents a manifes­ta­tion of the rite of passage and allows individuals of Ossetian origin, who may have lost their na­tive language due to external circumstances, to demonstrate their cultural identity. It is suggested that the occurrence of such speech behaviour is strongly influenced by the specific time and place, where forced emigration to Europe not only contributes to the preservation of archaic speech etiquette patterns but also involuntarily activates them.

В статье рассматривается вопрос о восприятии «редких» и «распространенных» языков через литературные переводы. Исследование проводится на материале изда­тельства De Bezige Bij в Нидерландах, сравниваются периоды 2010—2013 и 2020—2023 годов. Значительный рост роли переводчиков отражается в повышении доли пе­реводов в издательстве. Отмечается увеличение числа языков-источников для перево­да, уменьшение доли английского языка. Появились переводы с французского, итальян­ского, немецкого, португальского и японского, скандинавских языков. Сравнение с рос­сийским издательством Polyandria в 2020—2023 годах позволяет выявить общие и различные языки-источники. Оба издательства переводят на датский, финский и французский языки примерно одинаковый объем литературы. Российское издатель­ство больше представляет норвежский и японский, в то время как нидерландское вы­пускает больше переводов с немецкого, шведского, турецкого и итальянского; в опыте первого также есть переводы с исландского, албанского, корейского и хорватского язы­ков, а в опыте второго — с иврита, румынского и португальского. В практике обоих издательств представлено всего 20 языков-источников — небольшое число, если учи­тывать мировое многообразие языков. Сравнение объемов языков-источников также показывает различия в предпочтениях. В Нидерландах выбираются языки централь­ной Европы, а в России — норвежский и исландский. Эти различия могут быть обу­словлены стоимостью прав на произведения, предпочтениями редакторов и доступно­стью переводчиков. Результаты анализа указывают на то, что ни типологическое сходство языка-источника и языка-перевода, ни соотнесенность с определенной груп­пой языков не оказывают влияния на предпочтение перевода книг с данного языка, что подчеркивает важность социокультурных факторов.

This article examines the perception of ‘rare’ and ‘common’ languages through literary translations. The study is based on the materials from De Bezige Bij Publishing House in the Netherlands, comparing the periods of 2010—2013 and 2020—2023. A significant increase in the role of translators is reflected in the rise of translation share in the publishing house. There is an observed growth in the number of source languages for translation, with a dec­rease in the proportion of English. Translations from French, Italian, German, Scandinavian languages, Portuguese, and Japanese have emerged. A comparison with the Polyandria Rus­sian Publishing House during the period of 2020—2023 reveals common and distinct source lan­guages. Both publishers translate literature into Danish, Finnish, and French to a similar extent. The Russian publishing house represents Norwegian and Japanese to a greater extent, while the Dutch publishing house releases more translations from German, Swedish, Turkish, and Italian. The Russian publisher also includes Icelandic, Albanian, Korean, and Croatian, while the Dutch publisher includes Hebrew, Romanian, and Portuguese. Both publishers en­com­pass a total of 20 source languages, which is a small number compared to the global lin­guistic diversity. Comparing the volumes of source languages also indicates diffe­ren­ces in pre­ferences. Central European languages are chosen in the Netherlands, while Nor­wegian and Ice­landic are favored in Russia. These differences may be influenced by the cost of rights to works, editorial preferences, and translator availability. The analysis results indicate that neither typological similarity between the source language and the target language, nor association with a specific language group, influences the preference for translating books from a particular language. This highlights the importance of sociocultural factors.

В статье обсуждается соотношение формально-грамматических и семиотиче­ских объяснений на примере казуса с обнаружением древнерусской частицы ТИ1, ‘дей­ствительно’, ‘конкретно’, ‘реально’. Семиотика и лингвистика могут пониматься как разнонаправленные программы исследования: первая изучает общие свойства зна­ковых систем, а вторая — специфику механизмов естественного языка. Формальные модели грамматики предсказывают позиции классов элементов и отвлекаются от знаковых свойств единиц языка. Словарные описания дают инструкции по употребле­нию конкретных единиц, что требует выделения лексикографического концепта. Анализ служебных слов допускает оба подхода. А. А. Зализняк с помощью грамматики рангов установил, что частица ТИ1 была частью древнерусского словаря, но не опреде­лил тип ее значения, что не позволило предсказать ее употребления в условном накло­нении. Эти употребления доказывают, что ТИ1 — не маркер наклонения, а показа­тель верификации, который может относиться как к действительному, так и к воз­можному миру. Грамматикализация частиц не отменяет необходимости тракто­вать их как знаки, если целью описания является выявление комбинаторики служебно­го слова.

I discuss the relation of linguistics and semiotics on the basis of the Old Russian discourse particle TI1 ‘indeed’, ‘verily’, ‘truly’ discovered by Andrej A. Zaliznjak in 1993. Linguistics and semiotics are different research programmes: the first one deals with specific features of language structures, while the second one discusses general characteristics of all sign systems, from a perspective of interpreting most or all of them as secondary respective to natural language. Formal models of language deal with classes of elements and predict their positions. Lexicographic descriptions provide instructions to the use of particular language items treated as signs with their concepts and syntactics. Functional words including discourse particles allow both approaches. The existence of Old Russian particle TI1 as has been proved by Zaliznjak on the basis of formal conditions, constraining the position of this particle in the clausal structure. Meanwhile, Zaliznjak failed to provide a lexicographical description of TI1 and reliable external parallels from other languages. I argue that TI1 is a marker of verification with the meaning ‘p really takes place’. The view that TI1 expressed enhanced indicativity is not tenable, since this particle was licensed in hypothetical contexts and combined with the optative marker. It is essential to identify the lexicographic type of a functional word in order to get its full syntactics.