2018 Том 9 №4

В ряде интервью начала 90-х годов Юрий Лотман размышлял о границе, разделяющей человека и животных. Всегда интересовавшийся животными, в трудах последних лет жизни ученый говорил о включении коммуникации животных в семиосферу. В то же время, согласно модели Лотмана, для семиозиса требуются как минимум два языка с частичной непереводимостью между ними, однако к миру животных эта модель им явно применена не была, в чем состоит очевидный парадокс работ ученого, написанных незадолго до смерти. Это противоречие объясняется тем, что Лотман не успел до конца продумать соответствующие вопросы, хотя в то время о проблемах этого рода уже писали другие исследователи. На сегодняшний день проблема взаимоотношения цикличности и открытости, старого и нового, повтора и новизны, алгоритмичности и неалгоритмичности как аспектов семиозиса и каждого акта интерпретации разработана в семиотике в недостаточной степени, благодаря чему работы позднего Лотмана актуальны и в настоящее время.

In a series of interviews given in the early 1990s, Yuri Lotman contemplated the boundary between the human and the animal. Keenly interested in animals, the scholar stressed in his later work the need to include animal communication in the semiosphere. Lotman’s model holds that semiosis requires at least two languages between which instances of untranslatability occur. However, he did not extend this model to animal communication. This is the apparent paradox of Lotman’s later work. Lotman might not have had enough time to think these problems through, although these issues had been addressed earlier by other authors. The problem of the relationship between cyclicality and openness, the old and the new, repetitions and novelty, the algoritmicity and non-algoritmicity as aspects of semiosis and of each act of interpretations has not been sufficiently investigated. Therefore, Lotman’s later work deserves attention today.

Знаковые системы связаны с социальными практиками, в которых они служат средством фиксации, хранения и распространения социального опыта. Они воздействуют на сознание человека с целью изменения характера осмысления действительности, смысловой картины мира и поведения. Знаковая функция выполняется практически каждым артефактом культуры. Развитие знаковых систем породило специальные знаки, которые замещают артефакты, обозначая их. Иконические знаки делают это на основании отношения подобия, индексные знаки на основе каузального отношения, символы — на основе социальной конвенции. Язык является важнейшей системой символизации. Фактически язык является путеводителем по нормативно-ценностным системам социально-культурной практики. В работе представлена модель глубокой семиотики как смысловой структуры социального опыта, которая опредмечивается в материальной форме знака (означающем). Эта структура включает материальную форму знака, его предметное значение, социальное значение и личностный смысл (оценочное отношение и переживание). Эта структура представляет уровни и динамику процесса усвоения социального опыта, его субъективацию (распредмечивание, понимание). Одновременно модель демонстрирует объективацию (опредмечивание, воплощение) опыта. Компоненты смысловой структуры предстают также уровнями осмысления: идентификацией, референцией, интерпретацией, оценкой и эмпатией (сопереживанием, вчувствованием).

Semiotic systems are closely associated with social practices, within which the former record, store, and disseminate social experience. These systems affect the human consciousness to change the semantic picture of the world, behaviour, and the way one perceives reality. Almost all cultural artefacts perform the function of a sign. As a semiotic system develops special signs emerge to replace the artefacts by denoting them. Iconic signs are based upon resemblance, index signs upon a causal relationship, and symbols on social conventions. Language is the most important system of symbolisation. Indeed, language serves as a guide to the systems of rules, values, and socio-cultural practices. In this paper, I present a model of deep semiotics, which is interpreted as a semantic structure of social experience objectified into a sign. This structure includes the material form, the referential meaning, and the personal meaning (attitudes and experiences) of the sign. This model describes the levels and dynamics of the assimilation and subjectification (de-objectification, understanding) of social experience. At the same time, the model demonstrates the objectification of experience. The components of the semantic structure represent the levels of understanding – identification, referencing, interpretation, evaluation, and empathy.

Деятельность человека основана на постоянном процессе создания, передачи и трансформации смыслов и текстов. Разнообразные формы представления этой деятельности (культура, история, литература, искусство, политика, право и т. д.) можно рассматривать как семантические ансамбли, состоящие из значимых действий. Понятие «смысл» имеет основополагающее значение не только в лингвистике и семиотике, но и в «понимающей» социологиии Макса Вебера: предметом социологии является понимание «смысла поведения». Основываясь на его определениях и их возможной модификации, мы предлагаем трансдисциплинарный синтез относительно изучения проблемы значений и их манифестации. Порождение смысла понимается как результат соположения лингвистических и внеязыковых систем в процессе социального взаимодействия и коммуникации. Это позволяет преобразовать акциональные (поведенческие) смыслы в лингвистические значения, и наоборот.

A human activity is based on the constant creation, transmission and transformation of meanings and texts. All the forms of representation of this activity (culture, history, literature, art, politics, law, etc.) can be considered as semantic ensembles consisted from meaningful actions. The concept of “meaning” is fundamental not only in linguistics amd semiotics, but also in M. Weber's theory: thesubject of sociology is the understanding of “the meaning of behavior”. Based on the Weber’s definitions and their possible modification, we suggest the transdisciplinary synthesis around the study of the problem of meanings and their manifestation. Meaning production is understood as a result of the conjunction of linguistic and extralinguistic systems in the process of social interaction and communication. This allows to convert actional meanings into linguistic meanings, and vice versa.

Проблемой набирающих популярность кросс-культурных исследований различных социальных сетей является смешивание влияния характеристик пользователя и архитектуры интерфейса виртуальной платформы, в результате чего обнаруженные культурные отличия являются недостоверными. Предлагаемое решение — проведение сравнительного исследования исключительно интерфейса социальных сетей с целью обнаружения культурно обусловленных смыслов, заложенных в дизайн виртуальных платформ и определяющих виртуальную самопрезентацию пользователей. В качестве анализируемых платформ были выбраны Facebook и ВКонтакте как наиболее крупные социальные сети, созданные в странах с различными культурными ценностями и социальными ожиданиями. Исследовательский фокус сконцентрирован на ключевых категориях идентификации и виртуальной самопрезентации: гендер, сексуальность и семейное положение, жизненная позиция и личные предпочтения пользователя. Сравнительный анализ интерфейсов проведен в том числе и с позиции смены лингвистической проекции (при переключении языка интерфейса с русского на английский и наоборот). В результате обнаружены значимые отличия во всех категориях анализа. Автор приходит к выводу, что ВКонтакте отражает ценности традиционного патриархального уклада, в то время как Facebook — ценности плюрализма и субъект-центричности.

A problem of the growing popularity of cross-cultural social media studies is the lack of discrimination between the effects of user characteristics and those of the architecture of a virtual platform interface. This makes the detected cultural differences unreliable. A way to solve this problem is a comparative study of social media interfaces only, seeking to identify the culturally constituted meanings embedded in the design of virtual platforms. These meanings are employed in the users’ virtual self-presentation. I analysed Facebook and VKontakte – two large social media platforms originating from the countries with different cultural values and social expectations. My focus was on the principal categories of identification and virtual self-presentation. These are gender, sexuality, marital status, attitudes, and personal preferences. The comparative analysis of interfaces was carried out from the perspective of a change in the linguistic projection (which happens when the user switches from Russian to English and vice versa). I detected significant differences in all the categories analysed. I conclude that the Vkontakte platform reflects traditional patriarchal values and the Facebook platform those of pluralism and subject-centricity.

Рассматривается влияние современной массовой культуры, ее символической системы, сюжетов и героев на политический дискурс. Отмечается, что анализ образов популярных героев современной массовой культуры (МК) может открыть целостный образ того или иного общества, серийно «воспроизводящего» этих героев и уподобляющегося им. Соответственно, модус продуцирования реально эффективного политического дискурса (ПД) в современном обществе не может не учитывать тиражируемые (МК) образцы поведения и особенности унификации социальных институтов/ролей, а потребление ПД в плане семиозиса его отдельных актов в социуме будет неизбежно коррелировать со структурными особенностями сюжетов МК.

In this article, I address the influence of modern mass culture (MC), its symbolic system, narratives, and protagonists on the political discourse. I emphasise that an analysis of the images of mass culture protagonists can give a complete picture of the society that continuously reproduces these protagonists and seeks to resemble them. Therefore, the mode of the production of effective political discourse (PD) in modern society cannot ignore either the patterns of behaviour replicated in MC or the features of the unification of social institutions and roles. In terms of semiosis and its individual acts, the consumption of PD in society will necessarily correlate with the structural features of MC.

Балканский кризис 1875—1876 годов и последовавшая за ним русско-турецкая война 1877—1878 годов стали первыми масштабными внешнеполитическими столкновениями Российской империи в принципиально новых условиях существования публичной сферы, вовлеченности широких слоев населения в происходящие события в силу военной реформы 1874 года, изменившей принцип комплектования армии с рекрутских наборов на службу по призыву и т. д. Новая реальность в виде публичной сферы, активно формировавшейся с 1850-х годов, предполагала новые языки как описания, так и преобразования реальности в целях формирования коллективного действия. Широкое общественное возбуждение, охватившее самые разные слои Российской империи в 1876—1877 годах, демонстрирует наличие работающей мобилизующей риторики, в то время как быстрое последующее разочарование и фактическое «аннулирование» со стороны общественного мнения событий тех лет заставляют предполагать, что наличный язык мобилизации был санкционирован властью, но не контролировался ею или контролир овался далеко не в полной мере. Проанализировано устройство общественного языка 1876—1877 годов, на котором разные участники формировали и фиксировали свое отношение к происходящим событиям. Выделяется ряд ключевых оппозиций, используемых большинством участников и анализируемых с точки зрения проблематики ориентализма. Показано, что ориентальное видение конфликта позволяло одновременно осуществить подразумеваемое «вестернизирование» образа Российской империи, в то время как критика этой модели осуществлялась через помещение обеих конфликтующих сторон в общую ориентальную рамку, однако без уравнивания сторон: самоориентализация оказывается здесь политическим вызовом, требующим вестернизации, в отличие от «сущностного востока» другой стороны конфликта. Политические власти Российской империи оказались не способны вполне контролировать предложенную ими широкую риторическую рамку, и осознание этих проблем, среди прочего, привело к качественным переменам в риторике официальной репрезентации наличного режима в 1880- е годы.

The Balkan crisis of 1875—1876 and the ensuing Russo-Turkish war of 1877—1878 were the first major foreign policy challenges for the Russian Empire in the entirely new public sphere situation. The military reform of 1784, which replaced recruitment with conscription, translated in the involvement of the general public in the current events. The new public sphere, which had been developing from the 1850s, required new languages both to describe and to transform reality, as well as to produce a collective action. The tremendous public excitement, which spread across the most diverse strata of the Russian Empire in 1876—1877, was indicative of an effective mobilisation rhetoric. However, the disappointment, which quickly followed, and the devaluation of the events of those years by public opinion suggest that, although sanctioned by the authorities, the language of mobilisation was not effectively controlled by them. In this article, I analyse the structure of the public language of 1876— 1877, which was shaped by different actors who used it to express their attitudes to the current events. I identify a series of principal oppositions employed by most actors. I analyse these oppositions from the perspective of orientalism and demonstrate that an orientalist vision of the conflict was instrumental in ‘Westernising’ the image of the Russian Empire. The critics of this model placed both parties of the conflict in a common oriental framework but did not equate them. Self-orientalisation was viewed as a political challenge that required Westernisation, which did not apply to the other party to the conflict that represented the Orient proper. The political authorities of the Russian Empire could not retain control over the broad rhetorical framework that they created. The awareness of these problems was a factor of the qualitative changes in the official rhetoric of the regime that took place in the 1880s.

Анализируется семиотическая концепция искусства конструктивиста Алексея Чичерина, представленная в его трактате «Кан-Фун». Устанавливается соотношение чичеринской концепции «знака Поэзии» с теоретическими поисками раннего русского авангарда, а также с рядом базовых постулатов семиотического описания языка. Анализ теории Чичерина показывает, что ее основу составляет попытка преодолеть линейность языковых знаков и построить иконический «знак Поэзии», способный максимально полно отображать художественные интенции поэта-«конструктивиста». На фоне тотального логоцентризма историко-культурной парадигмы начала ХХ века. семиотическая позиция Чичерина выглядит как провозглашение радикального «антилогоцентризма», полемизирующего с любыми синхронными и диахронными автору литературными традициями и экспериментами. Вместе с тем последовательный текстовый анализ трактата «Кан-Фун» и сопоставление ключевых тезисов семиотической теории Чичерина с примерами его творчества («конструэмами») вскрывает утопический характер данног о эстетического проекта: несмотря на декларативный отказ от естественного языка как «неконструктивного» материала поэзии в пользу иносемиотических средств, теория Чичерина обнаруживает внутреннюю противоречивость, ее художественные репрезентации не способны преодолеть базовые конвенции текстопорождения и рецепции художественного текста, а привлечение иносемиотических (визуальных и аудиальных) означающих ведет не только к семантическому обогащению знака, но и к неконтролируемому росту его энтропии, лишающему знак предсказуемых интерпретационных рамок.

In this article, we analyse the semiotic concept of art created by the constructivist poet Aleksey Chicherin, as presented in his treatise Kan-Fun. We establish the connection between Chicherin’s concept of the ‘sign of Poetry’, on the one hand, and the theoretical research of the early Russian avant-garde and the basic tenets of the semiotic description of the language, on the other. An analysis of Chicherin's theory shows that it rests on an attempt to overcome the linearity of linguistic signs and to build an iconic ‘sign of Poetry’, capable of almost a complete reflection of a constructivist poet’s artistic intentions. Against the background of the total logocentrism of the early 20th-century historical and cultural paradigm, Chicherin’s semiotic position looks like the proclamation of radical ‘anti-logocentrism’ that polemicises against any literary traditions and experiments, either synchronic or diachronic in relation to the author. At the same time, a textual analysis of Kan-Fun and a comparison of the key theses of Chicherin’s semiotic theory with the examples of his poetry (‘construemas’) show that his aesthetic project was of a utopian nature. Despite the outright rejection of the natural language as ‘non-constructive’ and the espousal of non-verbal semiotic means, Chicherin’s theory has internal inconsistency. Its artistic representations are incapable of overcoming the basic conventions of text generation and reception. The use of non-verbal (visual and auditory) signs entails both the semantic enrichment of the sign and an uncontrolled increase in its entropy. This way, the sign is deprived of the predictable interpretive frameworks and conventions.