2017 Том 8 №4

Рассматриваются различия между статическим и динамическим пониманием текста и дискурса. Главным фактором различия автор считает концепцию коммуникативного действия (семиотического поступка), которая играет ключевую роль в коммуникативной модели текста, но игнорируется в рамках языковой модели. Согласно коммуникативной (динамической) модели: 1) текст является последовательностью семиотических поступков (коммуникативных действий), вернее, их вербальных составляющих; 2) вербальный облик высказывания и коммуникативное действие кардинально отличны; 3) когнитивное состояние автора действия обозначает собой предел смыслообразования в данном действии (и, соответственно, в данном предложении текста); 4) коммуникативное смыслообразование состоит в том, что автор видит смысл в самой процедуре коммуникации, а не в отражении реальности, сообщении мысли и пр.; 5) воспринимая зафиксированный на письме текст, сознание читателя постоянно интерпретирует только одно коммуникативное действие, что делает непроцессуальное понимание текста неэффективным с точки зрения смыслообразования. В свою очередь, дискурс в динамическом понимании представляет собой осознанную ситуацию данного коммуникативного действия, или плавающую систему параметров, всякий раз воссоздаваемых и обновляемых для корректной интерпретации данного семиотического поступка.

Представлены предварительные результаты проекта, посвященного многоязычию в мировой поэзии. Межъязыковые взаимодействия особенно устойчивы в тех контекстах, где писатели (поэты) либо существуют в многоязычных социокультурных средах, либо перемещаются от одной страны к другой на протяжении всей своей литературной карьеры. Многоязычные поэты служат образцовыми агентами культурного трансфера, существуя в двух или более культурных и / или языковых пространствах одновременно и, таким образом, делая культурные переносы через границы разных языков более легкими, эффективными и сознательными. Анализируются разные случаи поэтического двуязычия, когда поэты, которые могут свободно говорить и писать на двух или более языках, намеренно создают либо варианты одного и того же текста на двух языках, либо разные стихи на двух отдельных языках. Выделяются географические зоны, где многоязычное поэтическое творчество наиболее активно (как в историческом разрезе, так и в современном состоянии). Объем картирования ограничен европейскими странами и областями с двуязычным или многоязычным населением. Также рассматриваются теоретические и практические проблемы в картировании поэтического многоязычия в Европе.

Исследуются дефисные образования в философском дискурсе на материале русского, французского и немецкого языков, выделяются основные словообразовательные модели, использующие дефис. Дефис в философском дискурсе оказывается языковым средством передачи диалектического мышления, выражающим концептуализацию предельного-непредельного, недоопределенности (или становящейся определенности), движения и покоя. Дефисные образования в философских текстах реализуют стремление к идеальной диалектической форме в языке, которая воплощает слияние прерывности и непрерывности, нерасчлененности и членения. Дефис выступает средством, способствующим образованию понятий как нерасчлененных фоносемантических комплексов, отражающих прообразы (первообразы) вещей. В этом смысле дефис можно воспринимать в качестве инструмента языкового и дискурсивного трансфера. Основная функция дефиса в большей части вновь создаваемых образований философского текста — концептуализирующая, независимо от количества компонентов и, что самое главное, независимо от выделяемых традиционно позиций дефиса: внутрисловной, разделяющей (или межсловной), объединяющей. Дефис выступает как общий когнитивный механизм, характерный для философского дискурса, а также как средство образования единого понятийного комплекса вокруг центрального концептуализируемого компонента.

Рассматриваются семантические особенности черного цвета в анархизме. Анализируются социокультурные и онтологические аспекты функционирования черного цвета в качестве одного из основных символов анархистской критики власти и государства. Анархистский черный цвет рассматривается в контексте противопоставления белому, выступающему во многих культурах символическим выражением власти правителя. Автор показывает, что идея разрушения, которую манифестирует черный цвет анархии, соотносима с антропологическими универсалиями зрительного опыта, в частности с прототипической основой черного цвета — ночью, ассоциирующейся в различных культурах с хаосом. Прослеживается также развитие протестной семантики черного цвета в современном арт-активизме. Рассматриваются примеры, в которых черный цвет выступает в качестве критики политической репрезентации и анонимности власти. Особый акцент делается на художественных практиках блэкаута (закрашивание / вымарывание черной краской), которые осмысляются в связи с критикой политической  идеи прозрачности. В заключение сравниваются характеристики непрозрачности черного и белого цветов и высказывается мысль о способности черного цвета осуществлять радикальный семантический разрыв.

Анализируется использование структур, характерных для организации текстов классической китайской поэзии, в современных стихотворениях на китайском языке. Цель исследования — продемонстрировать работу текстуальных механизмов традиционной китайской словесности в современных поэтических произведениях и описать их функциональные особенности. Произведения таких авторов, как Дай Вэйна, Хань Бо, Таши Тенцо, Чжан Цзао и др., демонстрируют широкое применение языковых средств, которые задействуют одновременно несколько разных уровней высказывания. Речь идет о создании нетривиальных семантических связей через фонографику языка. Анализ различных контекстов их употребления показывает, что все три типа служат механизмами обеспечения связности текста и задают линию взаимодействия с пространством классических образов, а также традицией китайской «новой поэзии» XX в. Подобные эксперименты расширяют возможности языка и конструируют текст, опирающийся на нетрадиционное использование элементов языка.

Перевод — явление многомерное. Все теории отмечают многообразие различных типов и стратегий. Одни и те же явления, которые описываются как необъяснимые отклонения в одной из теорий, могут стать основой для другой. Подобная ситуация может привести к идее заменить теорию ее эмпирическим коррелятом. Однако возможен и противоположный подход: наметить основные контуры теории переводческой и переводоведческой относительности, которые основываются на идеях, впервые высказанных Шлейермахером в его лекции «О различных методах перевода» (1813), а также на теории неопределенности перевода Куайна и концепции о не-эквивалентности перевода Беньямина. С междисциплинарной точки зрения указанная неоднородность выступает как преимущество. Вместо универсальной типологии, которая неизбежно распадется на ряд слабо связанных других автономных теорий литературного, технического, синхронного и иных типов перевода, можно предложить подход, где теории отличались бы не сферой описания, а аксиоматикой. Это будет семейство лингвистических, семиотических и герменевтических теорий, которые: а) связаны между собой отношением фамильного родства; б) ориентированы на адекватное описание некоторого типа перевода; в) взаимно дополняют друг друга. Вместо выявления универсальных принципов, приложимых ко всем типам перевода, ставится проблема соотнесения между собой различных теорий и оценки степени и радиуса их приложимости, а также взаимопереводимости / непереводимости самих теорий перевода.

Рассматриваются роли и функции переводчика поэзии. Выделяется ряд составляющих процесса, в ходе которого переводчик выступает одновременно проводником культуры оригинала, посредником между автором оригинала и читателем, соавтором, новатором принимающего языка, а также поэтом и лингвистом. Именно две последние роли являются определяющими для перевода поэзии как деятельности. Переводчик поэзии создает «свой» текст: вполне очевидно, что он не может полностью абстрагироваться от своего поэтического Я и от своей языковой личности. В то же время поэт-переводчик призван передать языковые особенности оригинала, что предполагает сопоставление языка оригинала и перевода и решение конкретных лингвистических задач. Однако в некоторых случаях происходит разделение данных функций между автором подстрочника и поэтом. При этом между автором оригинала и читателем появляется еще один посредник, который оказывает влияние на конечный результат — от его работы напрямую зависит, какие языковые, ритмические и формальные особенности оригинала «увидит» переводчик. Результат работы переводчика становится зависимым от качества подстрочника, что может приводить как к вольности перевода (если подстрочник не вполне удачен), так и к буквализации (если подстрочник подробен и точен в передаче деталей).

Освещаются вопросы переноса информации во времени и пространстве. Автор, опираясь на научные идеи эволюционного биолога Ричарда Докинза, проводит параллель между идеями и эволюцией генов. В качестве такой параллели выступает культурный репликатор — мем, влияющий на сохранность идей того или иного индивида. Процесс копирования и передачи негенетической информации во времени и пространстве никогда не происходит идеально, и в популяции репликаторов возникают мутированные варианты, так или иначе отличающиеся друг от друга. Такой несовершенный процесс лингвокультурного трансфера способствовал возникновению большого количества вариативных религиозных течений, различных научных школ и пр. Показано, что теория лингвокультурного трансфера может быть рассмотрена и описана с позиции культурных матриц, а также мемов (и меметических комплексов). Так, в качестве примера переосмысления ценностей одной культуры в традиции другой автор приводит меметическую теорию религии, а также исчезновение религиозного смысла в современных наименованиях животных древнеанглийского бестиария.