Текущий выпуск

Статья посвящена разработке проблемы возможности опыта в рамках трансцендентального идеализма. В классической постановке Канта эта проблема касается корреляции априорных структур разума с реальностью. Автор ставит вопрос об условиях возможности опыта в альтернативном ключе — как вопрос об условиях его единства, оставаясь при этом в рамках трансцендентального идеализма. Задача исследования — продемонстрировать, каким образом проблема единства опыта пронизывает проблему трансцендентальных условий его возможности. На основе переписки Канта, «Критики чистого разума», «Пролегоменов…» и ряда современных концепций сознания производится реконструкция трансцендентальной модели опыта в аспекте условий его связности. Эта модель включает систематическое единство свойств предметов, выступающее обратной стороной рационального единства познающего их рассудка. Немаловажными условиями единства опытных данных служат их связность в силу однородности времени и пространства (неэмпирическое созерцание) и организующая работа априорных форм чувственности, создающая последовательность и рядоположенность явлений. Как более сложное, синтетическое условие единства опыта описана активность трансцендентальных схем; в качестве превращенных форм пространственно-временных представлений они опосредуют категории и явления, будучи «однородными» и с теми, и с другими. На вершине рассудочной деятельности находится наиболее проблематичный уровень единства опыта, на котором созерцания упорядочиваются действием априорных категорий. Как оригинальные, выходящие за пределы гносеологической проблематики осмысливаются следующие условия однородности опыта: 1) однородность сознания внешних вещей и самосознания и 2) единство опыта, задаваемое конечными целями чистого применения нашего разума. В заключение в качестве ключевой и наиболее показательной для трансцендентальной философии предпосылки однородности опыта выделяется гипотеза Канта о трансцендентальном сродстве явлений, создающем однородность ментальных актов и объективной реальности.

This article is devoted to the problem of the possibility of experience in transcendental idealism. In its classical formulation by Kant, the problem pertains to the correlation between a priori structures of reason and reality. I approach the question of the conditions of the possibility of experience in an alternative way, i.e. as a question about the conditions of its unity, while remaining within the framework of transcendental idealism. The purport of this investigation is to demonstrate how the problem of the unity of experience permeates the problem of the transcendental conditions of its possibility. Proceeding from Kant’s correspondence, the Critique of Pure Reason, Prolegomena to Any Future Metaphysics, and some modern conceptions of consciousness, I reconstruct the transcendental model of experience in terms of the conditions of its coherence. This model includes the systematic unity of the properties of objects, which is the flip side of the rational unity of cognizing reason. Important conditions of the unity of experiential data are their connectedness due to the homogeneity of time and space (non-empirical intuition), and the organizing work of the a priori forms of sensing, which creates the sequence and coordination of phenomena. The activity of transcendental schemes is described as a more complex, synthetic condition of the unity of experience; as modified forms of spatio-temporal representation, they mediate categories and phenomena, being “homogeneous” with both. At the top of the activity of reason is the most problematic level of the unity of experience, on which intuitions are ordered in accordance with a priori categories. The following conditions of the homogeneity of experience are assessed as being original and going beyond the epistemological problematics: 1) the homogeneity of the consciousness of external things and self-consciousness, and 2) the unity of experience created by the end-goals of the pure application of reason. In conclusion, I examine Kant’s hypothesis that the transcendental affinity of phenomena creates the homogeneity of mental acts, and that objective reality is the key and most telling prerequisite of the homogeneity of experience.

Предложена реконструкция связи концепции системы философии как «истории самосознания», выдвинутой Ф. В. Й. Шеллингом в трактате «Система трансцендентального идеализма» (1800), с одним из ключевых элементов кантовской критической философии — учением о трансцендентальном идеале. Разграничивая в «Системе…» три значения термина «история», автор сосредоточивает внимание на наиболее широком из них, характеризующем всю систему в целом и выраженном в топосе «одиссеи духа». Опираясь на гипотезу П. В. Резвых о формообразующем значении этого кантовского учения для раннего творчества Шеллинга, автор интерпретирует шеллинговскую диалектику идеального и реального, субъективного и объективного в самосознании как результат переработки кантовской антитезы трансцендентального утверждения и трансцендентального отрицания. При этом основным методическим принципом у Шеллинга выступает установка на превращение кантовского критического порядка изложения (от обусловленного к условиям) в систематический (от безусловного к обусловленному). Показано, что в основе концепции интеллектуального созерцания, развитой в «Системе…», лежит кантовское различение двух аспектов трансцендентального идеала (материи определения и основания определения). В заключение на примере начала «первой эпохи» истории теоретической части «Системы…», где объясняется ощущение и связь его с вещью самой по себе, установлено, каким образом моделируемая Шеллингом диалектика границы выступает средством обоснования историчности самосознания, а также поставлен вопрос о возможности обоснования различных стратегий понимания историчности сознания на базе шеллинговских предпосылок.

In this article I propose a reconstruction of the link between the concept of the system of philosophy as “the history of self-consciousness” put forward by Schelling in the treatise The System of Transcendental Idealism (1800), and one of the key elements of the Kantian critical philosophy, the teaching on the transcendental ideal. Differentiating three meanings of the term “history” in The System, I concentrate on the broadest of these meanings which describes the system as a whole and is expressed by the topos “odyssey of the spirit”. Based on Petr Rezvykh’s hypothesis on the formative significance of this teaching for the early period of Schelling’s work I interpret Schelling’s dialectics of the ideal and the real, the subjective and objective in self-consciousness as a reworking of Kant’s antithesis of the transcendental assertion and transcendental negation. I argue that Schelling’s main method seeks to turn the Kantian critical order of presentation (from the conditioned to conditions) into a systematic one (from the unconditional to the conditioned). I show that the concept of intellectual intuition developed in The System is based on Kant’s distinction of two aspects of the transcendental ideal (the matter of determination and the ground of determination). In conclusion, using the example of the beginning of the ‘first epoch’ of the theoretical part of The System which explores the sensation and its link with the thing-in-itself, I explain how the dialectic of the boundary modeled by Schelling grounds the historicity of self-consciousness and raise the question of the possibility of grounding various strategies of understanding historicity of consciousness on the basis of Schelling’s premises.

В работе 1916 г. «История как проблема логики» Г. Г. Шпет предпринимает попытку реконструкции целостной кантовской исторической концепции, фрагментарно рассыпанной по различным статьям и небольшим работам критического периода. Реконструкция выстраивается Шпетом вокруг кантовской работы «Идея всеобщей истории во всемирно-гражданском плане», а главное внимание уделяется априорной нити в истории, а не эмпирической истории. Общая оценка Шпетом вклада Канта в развитие исторической науки резко негативная: кантианство враждебно историзму и явилось помехой на пути развития истории как науки. Безусловным достоинством исследования Шпета является демонстрация исторического контекста взглядов Канта, для чего Шпет анализирует работы Хр. Вольфа, Хр. А. Крузия, Г. Ф. Майера, И. Г. Гердера и других европейских мыслителей, а также разбор кантовского понятия человечества (Menschheit). Но при этом для позиции Шпета характерно нечеткое различение представления Канта об истории как историческом процессе (Geschichte) и кантовского понятия истории как исторической науки (Historie), а также недостаточное привлечение этических трактатов Канта для прояснения его взглядов на историю и ее цели.

In his 1916 book, History as a Problem of Logic, Gustav Shpet undertakes the task of reconstructing the whole Kantian conception of history, previously scattered in various articles and minor works of the critical period. He builds the reconstruction around Kant’s Idea for a Universal History from a Cosmopolitan Perspective, with a focus on the a priori ‘thread’ in history and not empirical history. Shpet’s general assessment of Kant’s contribution to the development of historical science is sharply negative: Kantianism is hostile to historicity, and it hinders the development of history as a science. An undeniable merit of Shpet’s investigation is that he demonstrates the historical context of Kant’s views — to which end he brings in the works of Christian Wolff, Christian August Crusius, Georg Friedrich Meier, Johann Gottfried Herder, and other European thinkers — analysing, as well, the Kantian concept of mankind (Menschheit). But Shpet does not clearly distinguish Kant’s conception of history as an historical process (Geschichte), and historical science. Further, he pays insufficient attention to Kant’s ethical treatises in clarifying his views on history and its goals.

Предметом исследования является сущность коперниканского переворота, осуществленного в работе «После конечности» современного французского философа, представителя спекулятивного реализма Квентина Мейясу. Отправным пунктом становится классическое определение коперниканского переворота, данное И. Кантом во втором предисловии к «Критике чистого разума», и с этим определением затем сопоставляется «новая» интерпретация, предложенная французским философом. Согласно Мейясу, Кант и последующая философская традиция (неокантианство и феноменология) превратно истолковали действительную роль коперниканского открытия в новоевропейской науке XVI—XVII вв. и превратили объективный мир в коррелят сознания. Автор настоящего исследования подвергает критическому анализу такую оценку философии Канта. Представлен сравнительный анализ двух точек зрения — Канта и Мейясу — на сущность коперниканского поворота, в итоге показана ограниченность последней в сравнении с первой. Автор приходит к мысли, что критика кантовского содержания коперниканского переворота, предпринятая Мейясу, а также определение его как «птолемеизма» не только не оправданно, но и во многих аспектах вступает в полное противоречие с действительным содержанием новоевропейской науки. С опорой на «Критику чистого разума» рассматриваются основные постулаты антикорреляционистской программы Мейясу, в частности проблематический характер диахронических суждений, а также децентрация и десубъективация мышления. В заключение отмечается, что, хотя проект Мейясу в ряде моментов повторяет ключевые интенции постструктурализма, сам по себе призыв спекулятивной философии «назад к Юму и докритической метафизике» является в некотором смысле ответом на тот кризис, в котором оказалась современная посткритическая философия.

This article examines the essence of the Copernican turn accomplished by the modern French philosopher Quentin Meillassoux, a representative of speculative realism, in his work After Finitude. I use as a starting point the classical definition of the Copernican turn given by Kant in the second introduction to the Critique of Pure Reason. I then compare this definition with the “new” interpretation offered by the French philosopher. According to Meillassoux, Kant and the following philosophical tradition (Neo-Kantianism and phenomenology) misinterpreted the true role of the Copernican discovery in the new European science in the sixteenth and seventeenth centuries and turned the objective world into a correlate of consciousness. I subject this assessment of Kant’s philosophy to critical analysis. I compare two points of view — that of Kant and of Meillassoux — on the essence of the Copernican turn and demonstrate the limited character of the latter in comparison with the former. I come to the conclusion that Meillassoux’s critique of the substance of the Copernican turn, as well as his labelling of it as “Ptolemaism” is not only unjustified, but is in many ways in stark contradiction with the real content of the new European science. Proceeding from the Critique of Pure Reason I examine the main postulates of Meillassoux’s anti-correlationist programme, in particular, the problematic character of diachronic judgments as well as decentring and desubjectivation of thinking. In conclusion I note that although Meillassoux’s pro­ject in a number of ways repeats the main intentions of post-structuralism, the call of the speculative philosophy “back to Hume and pre-critical metaphysics” is in a way an answer to the crisis in which post-critical philosophy finds itself today.

Учение Фихте сыграло значительную роль в становлении неокантианских философских проектов как в Германии, так и в России. На примере работ Б. П. Вышеславцева, Б. В. Яковенко и Г. Э. Ланца предпринимается попытка реконструкции тех влияний, которые оказали идеи Фихте на философские построения русских неокантианцев. В историко-философских сочинениях русских неокантианцев сформировался целостный интерпретационный контекст философии Фихте, который следует рассматривать как неотъемлемую и значимую часть отечественного фихтеведения. Ключевыми тенденциями этих сочинений являются попытки сблизить учение Фихте с русской философией, представить его философскую систему целостно, без разделения на автономные периоды творчества, акцентировать внимание на этическом характере его философии, подчеркнуть заслуги немецкого философа в разработке проблемы иррационального и др. Для теоретических трудов русских неокантианцев характерно особое внимание к фихтеанским идеал-реалистическим построениям, логицистскому пониманию абсолютного бытия, попытке снять противоречие абсолютного единства и наличной конкретной множественности. Идея примата практического разума у Фихте, ставшая ключевой для образа фихтеанской философии в немецком неокантианстве, получила продолжение и оригинальное развитие и у русских неокантианцев. Вышеславцев предпринял последовательное выведение права, государства и хозяйства из этического содержания «наукоучения»; Яковенко предложил трактовать «наукоучение» как учение о жизни и свободе, как философское обоснование христианской идеи; Ланц рассматривал философию Фихте в том же ключе: как «восстание морали против теории», как философию свободы.

Fichte’s doctrine played a significant role in the emergence of Neo-Kantian philosophical projects both in Germany and in Russia. This paper proceeds from the works of Boris Vysheslavtsev, Boris Yakovenko and Henry Lanz and tries to reconstruct the influences exerted by Fichte’s ideas on the philosophical ideas of Russian Neo-Kantians. The historical-philosophical works of Russian Neo-Kantians constitute an integral body which provides an interpretative context of Fichte’s philosophy and forms an inalienable and significant part of Fichte studies in Russia. The main tendency of these works is an attempt to bring Fichte’s doctrine closer to Russian philosophy, to represent his philosophical system in its entirety without dividing it into autonomous periods, drawing attention to the ethical character of his philosophy and stressing the German philosopher’s contribution to the study of the problem of the irrational. The works of Russian Neo-Kantians are characterised by particular attention to Fichte’s ideal-realist ideas, his logicistic approach to absolute being, the attempt to overcome the contradiction between absolute unity and the concrete manifold. Fichte’s idea of the primacy of practical reason, which shaped the image of Fichtean philosophy in Gertman Neo-Kantianism, was taken up and developed in an original way by Russian Neo-Kantians. Vysheslavtsev made a consistent attempt to derive law, the state and economics from the ethical content of epistemology, “the science of knowledge”; Yakovenko suggested interpreting “the science of knowledge” as a teaching on life and freedom, as the philosophical grounding of the Christian idea; Lanz wrote about Fichte’s philosophy in the same vein as “the revolt of morality against theory”, as a philosophy of freedom.