2018 Том 37 №1

Понятие оптимизма в его кантовском значении середины XVIII в. лишь изредка оказывалось предметом пристального внимания кантоведов. Оно уходит своими истоками в «Теодицею» Г. В. Лейбница и споры о том, является ли действительный мир наилучшим из всех возможных. В данной статье, представляющей собой первую часть двухчастного цикла, исследуется исторический контекст возникновения кантовского приглашения к лекциям 1759 г. «Опыт некоторых рассуждений об оптимизме». Кратко очерчены условия конкурса Берлинской академии наук на 1755 г. о сравнении систем А. Поупа и Г. В. Лейбница и об оценке оптимизма, а также показаны филологические трудности, связанные с переводом на французский строки Поупа «Whatever is, is right» в конкурсном задании, равно как и с ее переводом на немецкий и русский языки. Продемонстрирована роль Вольтера и его «Поэмы на разрушение Лиссабона», а также повести «Кандид, или Оптимизм» в изменении post factum восприятия итогов конкурса и появлении новых оттенков у понятия оптимизма. На основании эпистолярного наследия И. Канта сделан вывод о том, что, несмотря на всеевропейское значение землетрясения в Лиссабоне в 1755 г. для восприятия проблемы оптимизма и наилучшего мира, кёнигсбергский философ в 1759 г. подходит к обсуждению данного вопроса в рамках полемики с крузианской философией. Изложена аргументация Хр. А. Крузия против существования наилучшего мира, за существование нескольких хороших миров и выбора среди них Богом действительного мира на основе свободы противоречия (libertas contradictionis) и свободы противоположности (libertas contrarietatis), которые устраняются в учении об оптимизме.

Kant scholars have rarely addressed the notion of optimism as it was interpreted by the Königsbergian philosopher in the mid-18th century. The notion originates from Leibniz’s Theodi­cy and from debates over whether the actual world is the best of all possible worlds. The first of a two-part series, this article studies the historical context in which appeared Kant’s 1759 lecture advertisement leaflet entitled An Attempt at Some Reflections on Optimism. The study describes the requirements of the 1755 Berlin Academy of Sciences’ competition for a comparison of G. W. Leibniz’s and A. Pope’s systems and an assessment of optimism. Another focus is the philological difficulties of translating Pope’s proposition “Whatever is, is right” into the French language — which was part of the competition task. The author considers the ways the proposition was translated into the Russian and German languages. The article shows the contribution of Voltaire and his Poem on the Lisbon Disaster and Candide: or, Optimism to the post factum changes in the perception of the competition results and to the emergence of new shades of meaning in the concept of optimism. The Lisbon earthquake of 1755 had a profound effect on Europe and on the perception of optimism and of the idea that the actual world is the best of all possible worlds. However, Kant’s epistolary legacy leads one to the conclusion that the philosopher examined the problem in the framework of a polemic on Crusian philosophy. This article presents Crusius’s arguments against the theory that this is the best of all possible worlds and in favour of the theory that there are several good worlds. God’s choice of the actual world owes therefore to the freedom of contradiction (libertas contradictionis) and to the freedom of contrariety (libertas contrarietatis), which are eliminated in the teaching of optimism.

Кантовская дихотомия общей и трансцендентальной логик рассматривается в свете ретроспективной реконструкции двух подходов к демаркации формальных и материальных консеквенций, коренящихся в схоластике XIV в. Согласно первому подходу (Жан Буридан, Альберт Саксонский, Марсилий Ингенский), консеквенция формальна, если она валидна исключительно в силу своей формы для любой материи. Поскольку материя консеквенции связывается с категорематическими терминами, ее формальная валидность определяется как инвариантность относительно подстановок таких терминов. Согласно второму подходу (Ричард Биллингем, Роберт Фланд, Ральф Строуд, Ричард из Лавенема), валидность формальной консеквенции обеспечивается формальным подразумеванием консеквента в ее антецеденте. Выдвигается гипотеза о попытке примирения в кантовской логической систематике подстановочной трактовки формальных консеквенций и формального анализа трансцендентальных отношений предметов опыта. Показывается, однако, что интерпретация ограничений, накладываемых транс­цендентальной логикой на способность суждения, в духе схоластической онтологии трансцендентальных отношений вошла бы в противоречие с кантовской критикой догматической онтологии. Следуя Лучано Флориди, трансцендентальная логика истолковывается не как система консеквенций с онтологически фундированными трансцендентальными ограничениями, а как логика дизайна, которая обогащает традиционный логический инструментарий серией понятий, заимствованных преимущественно из программирования: дизайнер проектируемой системы формулирует требования ее осуществимости и определяет ее функции, позволяющие достигать заданной цели на основе доступных ресурсов. Кантовский проект накладывает запрет на догматическую апелляцию к трансцендентальным отношениям и вечным истинам схоластики, однако конститутивный характер правил трансцендентальной логики в отношении способности суждения исключает плюрализм концептуальных систем, имеющих интерпретацию в пределах возможного опыта. Таким образом, задача оптимизации поиска концептуального дизайна выходит за границы компетенции трансцендентальной логики.

In this article, I consider Kant’s dichotomy between general and transcendental logic in light of a retrospective reconstruction of two approaches originating in 14th century scholasticism that are used to demarcate formal and material consequences. The first approach (e. g., John Buridan, Albert of Saxony, Marsilius of Inghen) holds that a consequence is formal if it is valid — because of its form only — for any matter. Since the matter of a consequence is linked to categorematic terms, its formal validity is defined as being invariant under substitutions for such terms. According to the second approach (e. g., Richard Billingham, Robert Fland, Ralph Strode, Richard Lavenham), the validity of a formal consequence stems from the formal understanding of the consequent in the consequence’s antecedent. I put forward the hypothesis that in his logical taxo­nomy, Kant attempted to reconcile the substitutional interpretation of formal consequences and a formal analysis of the transcendental relations of objects of experience. However, if we interpret the limi­tations imposed by transcendental logic on the power of judgement in the spirit of the scholastic ontology of transcendental relations, it would contradict Kant’s critique of dogmatic ontology. Following in Luciano Floridi’s path, I thus propose to consider transcendental logic, not as a system of consequences equipped with ontologically grounded transcendental limitations, but rather as the logic of design. The logic of design has the benefit of enriching traditional logical tools with a series of notions borrowed primarily from computer programming. A conceptual system designer sets out feasibility requirements and defines a system’s functions that make it possible to achieve the desired outcome using available resources. Kant’s project forbids a dogmatic appeal to the transcendental relations and eternal truths of scholasticism. However, the constitutive nature of the rules of transcendental logic in regard to the power of judgement precludes the pluralism of conceptual systems that can be interpreted within possible experience. Thus, the optimisation problem of finding the best conceptual design from all feasible designs is beyond the competence of transcendental logic.