2014.Выпуск № 4(50)

Иммануил Кант никогда не писал сочинений по проблемам медицины как науки, но его критическая философия в конце XVIII века оказалась в высшей степени влиятельной в области вопросов медицинской теории. Первым, кто ради того, чтобы обосновать медицину как науку, попытался с помощью кантовских критических оснований науки и его аргументов о возможности философии природы решить проблему теоретического статуса медицины своего времени, был немецкий врач и философ Йоханн Беньямин Эрхард. После короткого обращения к раннему сочинению Канта «Опыт о болезнях головы» (1764) и кантовским замечаниям об ипохондрии в позднем сочинении «Спор факультетов» (1798), а также его дискуссии по моральным проблемам оспенной вакцинации, заметки о которой сохранились в рукописном архиве кёнигсбергского философа, статья фокусируется на сочинениях Эрхарда. Как показывает Эрхард, у медицинской теории отсутствует основание, необходимое современной науке. У нее нет ни определенного понятия своего предмета — человека и его болезней, ни рационально обоснованного метода, ни надежных средств лечения. С помощью кантовской концепции телеологии в природе и с опорой на систему медицины, разработанную шотландским физиологом Джоном Брауном, Эрхард попытался сформулировать такие основания медицинской теории, которые могли бы служить и целям медицинской практики. В последней части статьи развивается кантовский аргумент о моральном статусе эмбриона, актуальный и востребованный в современных медико-этических дебатах.

Речь идет о главном произведении Ф. Розенцвейга «Звезда искупления». Автор пытается дать ответ на принципиальный вопрос о принадлежности мысли Розенцвейга к традиции кантовской философии.
Автор воспринимает трактовку кантовского понятия свободы со стороны Розенцвейга как герменевтический шифр для выявления некоторых его соображений в оценке темы человеческой природы. Розенцвейг признает заслугу Канта в том, что тот через дефиницию понятия свободы отнес человеческий поступок к главному фундаменту, который спасает человека от всеобъемлющих претензий философии.
Интеллигибельный характер человеческой причинности и свобода как чудо феноменального мира так, как они названы в рецепции Канта Розенцвейгом, позволяют, в конечном счете, гарантировать человеку измерение автономное, касаемое сущности, и понятное для самого себя, иначе говоря, непоколебимое никакими претензиями идеалистической философии.
То, к чему, по мнению автора статьи, приходит Розенцвейг, — это заключение о том, что о человеке, в той же мере как о мире и о Боге, ничего невозможно знать.
В анализе общей архитектоники «Звезды искупления» необходимо отметить цен-тральное положение темы откровения. Розенцвейг указывает, что такое положение откровения непосредственно связано с понятием свободы.
По убеждению автора статьи, Розенцвейг оказывается мыслителем, которого можно разместить между старой и новой философией. Для автора «Звезды избавления» логико-аргументативный момент (анализа и синтеза) и герменевтический момент религиозного опыта, и тот и другой, являются необходимыми на пути, который ведет к пониманию истины, в полной мере воспроизводи¬мой в опыте и реализуемой только в слушании божественного слова