2025 Том 44. №1

В трактате И. Канта «Ложное мудрствование в четырех фигурах» просматриваются логический, гносеологический и когнитивно-психологический содержательные пласты. Три ракурса репрезентации умозаключений практически не дифференцированы. В первой части статьи обсуждается логическое и онтолого-гносеологическое содержание трактата с целью выявить предпосылки когнитивной интерпретации силлогизмов. Во второй части предпринимается попытка эксплицировать когнитивное содержание работы и дать системное представление когнитивных свойств силлогизмов в кантовском их видении. Кантовский силлогизм характеризуется как интеллектуальное действие, направленное на устранение возникшей в познании ситуации неотчетливости и состоящее из нескольких мыслительных процедур. Когнитивные свойства силлогизмов обнаруживаются в общей характеристике Кантом умозаключений и в частных признаках отдельных фигур. В третьей части статьи решается задача реконструкции возможной когнитивной силлогистики Канта в тех аспектах, которые просматриваются в его трактате, но им не обсуждаются. Основания реконструкции усматриваются в различении Кантом двух способов формулирования умозаключений, один из которых он обозначает термином «в форме суждений». Исходя из этого различаются формальный и «онтологический» силлогизмы по типу связей между частями посылок. Онтологический силлогизм характеризуется как соответствующий, в отличие от формального, высшим правилам по своему содержанию. На этом основании процедура построения вывода даже по совершенной фигуре описывается как составная — предполагающая трансформацию формального силлогизма в онтологический либо восполнение формального силлогизма промежуточным выводом, подводящим части силлогизма под категории, содержащиеся в высших правилах. Ошибки построения выводов в индивидуальной когниции связываются с использованием в ней «формы суждений», затемняющей связи, ясное представление которых необходимо для следования высшим правилам. В заключении статьи системно характеризуется когнитивное содержание трактата, а также намечаются когнитивистские исследовательские перспективы, порождаемые идеями трактата и связанные с изучением разворачивания силлогизмов в когнитивной реальности.

Kant’s treatise “The False Subtlety of the Four Syllogistic Figures” has logical, epistemological, and cognitive-psychological implications. These three perspectives on his conclusions are practically undifferentiated. The first part of this article discusses the logical and ontological-gnoseological content of the treatise in order to reveal the prerequisites for the cognitive interpretation of syllogisms. The second part is an attempt to explicate the treatise’s cognitive content, i.e. a systemic representation of the cognitive properties of syllogisms, as understood by Kant. Kant’s syllogism is characterised as an intellectual act aimed at eliminating opaqueness in cognition and consists of several mental procedures. The cognitive properties of syllogisms are discoverable in Kant’s general characterisation of syllogisms, as well as in the characteristic marks of individual figures. The third part is an attempt to reconstruct Kant’s cognitive syllogistics from angles which can be discerned, but are not explicitly discussed, in the treatise. This reconstruction is based on the distinction Kant draws between two modes of formulating conclusions, one of which is “in the form of judgements”. Here, formal and “ontological” syllogisms are distinguished by the type of relation that obtains between parts of the premises. An ontological syllogism, unlike the formal kind, conforms to the most stringent rules in terms of content. The procedure of making an inference, even according to a perfect figure, is described as ‘composite’, involving, as it does, the transformation of a formal syllogism into an ontological one, or the supplementing of the formal syllogism with an intermediate inference which brings the parts of the syllogism under the categories contained in the highest rules. Errors in inferences in individual cognition are attributed to the use of the “form of judgements”, which obscures the connections that must be clearly understood according to the highest rules. In conclusion, the author systematically presents the cognitive content of the treatise and outlines cognitive pathways that are generated by the ideas of “The False Subtlety” and connected with the study of the unfolding of syllogisms in cognitive reality.

Кантовской теории энтузиазма уделено относительно мало внимания в кантоведении. Это удивительно, учитывая тот факт, что Кант был озабочен проблемой энтузиазма на протяжении всей своей жизни. Одна из причин может заключаться в том, что для Канта энтузиазм — это аффект. Следовательно, его нельзя использовать для обоснования этики. Однако при ближайшем рассмотрении вырисовывается более дифференцированная картина. Наряду с патологическим энтузиазмом Кант признает эстетически возвышенный энтузиазм, а в своих размышлениях о реакции на события Французской революции вводит понятие истинного энтузиазма, связанного с идеями свободы и справедливости. И наконец, Кант предлагает понятие энтузиазма доброго намерения. В нравственном воспитании такой энтузиазм представляет собой предварительную стадию чувства уважения к моральному закону и рассматривается уже не как аффект, а как то, что находится под руководством разума. Эти частично несовместимые концепции энтузиазма я обсуждаю в первой части статьи, а во второй исследую интерпретацию и критику Жаном-Франсуа Лиотаром философско-­исторической теории энтузиазма Канта. Перед лицом разрушительных катастроф XX в. Лиотар не видит причин для энтузиазма, который Кант выявил в восприятии публикой Французской революции и истолковал как прогностический знак будущей истории. На смену ему пришла общая усталость от мира. Однако критика Канта со стороны Лиотара основана на историцистском заблуждении. Ссылка на исторические катастрофы не является аргументом ни против априорной обоснованности идей свободы и справедливости, ни против стремления к их реализации.

Kant’s theory of enthusiasm has received relatively little attention in Kant studies. This is surprising in view of the fact that Kant was preoccupied with the theme of enthusiasm throughout his life. One of the reasons may be that for Kant enthusiasm is an affect. Therefore, it cannot be used to justify ethics. On closer examination, however, a more differentiated picture emerges. In addition to pathological enthusiasm, Kant recognises an aesthetically sublime enthusiasm, and in his reflections on the reaction to the events of the French Revolution, Kant coined the concept of a true enthusiasm, related to the ideas of freedom and justice. Finally, Kant introduces the concept of the enthusiasm of good resolution. It is a preliminary stage of the feeling of respect for the moral law in moral education. It is no longer regarded as an affect, but is under the guidance of reason. The first part discusses the partly incompatible conceptions of enthusiasm. The second part examines Jean-François Lyotard’s interpretation and critique of Kant’s philosophical-historical theory of enthusiasm. In the face of the devastating catastrophes of the twentieth century, Lyotard sees no reason for the enthusiasm that Kant perceived in the people’s reaction to the French Revolution and interpreted as a prognostic sign of future history. It has been replaced by a general world-weariness. However, Lyotard’s critique of Kant is based on a historicist fallacy. The reference to historical catastrophes is not an argument against the a priori validity of the ideas of freedom and justice and against the endeavour for their realisation.