2024 Том 43. №3

Сопоставляя в работе «Явление и смысл» трансцендентальную логику Иммануила Канта с традиционной проблематикой философии языка, Густав Шпет счел уместным и концептуально эффективным обратиться к средневековому схоластическому спору об универсалиях. Позднее, в тексте «Герменевтика и ее проблемы», он снова возвращается к этой дискуссии и замечает, что в ее рамках формировалась традиция «терминистcкой» логики XIII в. Плодотворность такого подхода Шпет связывал с разработанной им концепцией внутренней формы слова. Терминистская логика основана на определении и анализе таких терминов, как significatio, suppositio, expositio, exponibilia, и Шпет, рассматривая их, демонстрирует созвучность своей концепции с терминистской логикой. Отталкиваясь от логических разработок XIII в., он предлагает свой вариант преодоления противоречий, обнаруживаемых в критической философии Канта. Проблема отношения интуиции и понятия осталась, по мнению Шпета, неразрешенной трансцендентальным идеализмом (даже несмотря на то, что кантовский «схематизм» представляет собой поиск такого решения). Эта присущая кантианству проблема является для Шпета своеобразной точкой отталкивания, и он возвращается к ней на всем протяжении своего творчества. Нас будут особенно интересовать такие его произведения, как «Явление и смысл», где Шпет расширяет проблематику феноменологии Э. Гуссерля, и «Внутренняя форма слова», где он переосмысливает философию языка В. фон Гумбольдта. И в том и в другом случае Шпет показывает, что ни Гуссерлю, ни Гумбольдту не удалось преодолеть кантовское противоречие. Так что ссылка на Канта — это своего рода основание, отталкиваясь от которого Шпет выдвигает и закрепляет свои гипотезы. Именно в терминистской логике XIII в. Шпет увидит оригинальный способ преодоления кантовского противоречия и направит нас к осмыслению проблем философии языка.

В статье анализируется интерпретация учения Вильгельма фон Гумбольдта о языке в работах Густава Шпета, а также позиция Шпета относительно влияния на Гумбольдта философии Канта. Акцент в исследовании сделан на терминологический анализ, основная предпосылка которого — различие слова, термина и понятия: одно и то же слово или сочетание слов может обозначать разные термины, а понятие есть термин в каждом определенном учении. Предметом критического анализа становится функция термина «внутренняя форма языка» у Гумбольдта и трансформация этого термина в «понятие внутренней формы», которое, по предположению Шпета, имело место в разные эпохи и у разных мыслителей — Платона, Плотина, Гёте, Гумбольдта и др. Рассматривается различие терминов, обозначенных одним и тем же словом «понятие», у Гумбольдта, Шпета и Канта. Анализируется позиция Шпета по вопросу о влиянии Канта на Гумбольдта, в частности в аспекте «схематизма чистых рассудочных понятий». Мнение Штейнталя по этому вопросу позволяет поставить герменевтический вопрос о том, с каким Кантом имеет дело тот или иной исследователь в определенное время, например в начале XIX в. или в первой трети XXI в. Отмечается императивный характер некоторых высказываний Шпета, а также его характеристика влияния Канта на Гумбольдта как внушения. Рассматривается также шпетовская критика субъективизма, в ходе которой Шпет лишает субъективность творчества и оставляет за ней способность только передавать понятое и ошибаться. В заключение рассматривается методологическая позиция Шпета (вопрос о первенстве тождества или различия) и роль терминологии в его трудах. Полаганию тождества как исходного пункта метода соответствует убеждение Шпета в наличии у терминов смысла и разъясняющей силы. Вопреки Шпету, именно различие становится исходным опытом и ключевым термином феноменологической и постфеноменологической философии.

Рассмотрены две основные модели философии языка. Первая, кантианская, исходит из инструментальной функции языка как средства обозначения ментального содержания. Среди ее многочисленных представителей для типологического анализа выбраны Иммануил Кант и Эдмунд Гуссерль. В этой традиции языковое выражение, то есть выражение, имеющее значение, определяется объективной идеальностью значений («правил»), данных через интеллектуальные акты субъекта. Главная задача заключается в максимально адекватном фиксировании того, что «усматривается» в сознании. В этой модели слова неизбежно рассматриваются в качестве «меток», «этикеток», не имеющих самостоятельной силы. Проблема подобного подхода состоит, в невозможности указать критерии, по которым то или иное слово следует считать адекватным. Кроме того, этот подход приводит к созданию все новых философских языков, которые должны одновременно и противопоставлять себя традиции, и претендовать на ее обновление. Показано, что вполне систематичная критика кантовского подхода со стороны Иоганна Георга Гамана и Иоганна Готфрида Гердера не является достаточной для построения альтернативной философской системы, поскольку носит преимущественно религиозный характер и не предлагает целостную систему обоснования знания. Среди широкого спектра антикантианских позиций в отношении природы языка основное внимание уделяется концепции языка Густава Шпета. Она мотивирована теми же задачами создания универсальной системы знания, что и феноменология Гуссерля, однако с самого начала исходит из принципиально иных представлений о философском знании. В отличие от Гуссерля, для мысли которого характерна революционная радикальность, Шпет выдвигает идеалы «положительности», «конкретности», «полноты» и «динамизма» научного знания. Философствование, кроме того, трактуется как диалектичное, диалогическое по своей природе. Результатом реализации философии в соответствии с этими идеалами становится концепция всеобщей языковости нашего познания, принципиально знаково-словесного характера нашего опыта.

Кантианское наследие оказало ключевое влияние на формирование ландшафта теоретической философии в первой половине XX в. Не только в Германии, но и в России идеи Иммануила Канта представлялись философам основополагающими для философского поиска. Ключевые научные школы той эпохи формировались в рамках дискуссий о проблемах и предложенных Кантом способах их решения. Методологическое наследие критической философии фактически стало базовой установкой и ориентиром мышления целого поколения интеллектуалов. Исследования единства «формы» в структуре человеческого познания также были во многом опосредованы кантианской традицией. Для обоснования этого тезиса автор сначала обращается к философии Густава Шпета, творчески осмыслившего немецкую традицию и предложившего свой оригинальный проект, а затем — к теории Эрнста Кассирера, виднейшего представителя неокантианства, который в поздний период творчества предложил рассматривать феномены наук о духе как символические формы, наиболее близкие к спонтанности биологического. Общее, обнаруживающееся в подходах двух философов, — это попытка сохранить установку на целостность познания, которая разрушается в рамках математизации единого знаменателя (предельная категоризация) и иерархизации феноменов человеческой жизни. Альтернативой становится метафора мутационной изменчивости, через которую понятие «формы» обретает новый смысл. В заключение автор показывает, что эвристичность предпринятого рассмотрения проектов Шпета и Кассирера значима как для историко-философского понимания судьбы кантианской философии, так и для современной философии культуры.

В архиве Густава Шпета сохранились разрозненные подготовительные материалы к его трудам. Среди этих рукописных черновых набросков есть и записи, посвященные Иммануилу Канту. Эти заметки позволяют нам по-новому посмотреть на возможные траектории движения философской антропологии. Важнейшая цель статьи состоит в том, чтобы показать, с одной стороны, актуальность размышлений Канта о сущности человека, а с другой — продуктивность их критического переосмысления, предпринятого Шпетом. Фактически рассуждения Канта позволяют понять истоки антропологического кризиса нашего времени, когда «свободный человек», способный творить себя сам, окончательно оторвался от своей природы (то есть осуществил в действительности то, что Кант полагал как основание антропологии). А шпетовская критика позволяет нам наметить контуры позитивного выхода из нынешней кризисной ситуации. Для реализации поставленной цели авторы проводят историко-философский анализ постановки вопроса о философской антропологии в концепции Шпета. Это новая постановка и для шпетоведения, и для отечественной философской традиции, специфика которой открывает новые аспекты выхода из кризиса, причем экологически значимого выхода. Тем интереснее попытаться не просто найти критику антропологизма, что легко осуществляется, если мы обращаемся к статье Шпета «Антропологизм Лаврова в свете истории философии», но переосмыслить в антропологическом контексте его рассуждения о человеке и человеческом в статье «Мудрость или разум?». В приложении впервые публикуется исторический документ — письмо, которое Шпет получил из Германского посольства в 1924 г. В нем содержится приглашение в Кёнигсберг на торжества по случаю 200-летия И. Канта, а также программа мероприятия с указанием докладчиков и тематики выступлений.