2023 Том 14 №4

Автор предпринимает попытку систематически представить смыслообразова­ние с точки зрения прагмасемантического подхода. Его применение открывает воз­можность показать, как взаимодействуют основные факторы смыслообразования — социально-культурные практики и субъектность. Их взаимодействие нелинейно: субъ­ектность является результатом усвоения социально-культурного опыта и сопровож­дающей коммуникации нарративного формата. Самосознание Я — это результат социализации личности в ее рефлексивном самоописании. Тем самым оно образует «странную петлю» (Д. Хофштадтер), в которой внутреннее замыкается на внешнее, социальное — на индивидуальное. Так носитель самосознания обретает горизонт виде­ния мира, уходящий за рамки физического присутствия, а с этим и способность не только к реагированию на ситуативность, но и к потенциированию ситуативности, прокреативного преадаптационного реагирования на свое окружение. Субъектность — пластичная сущность, готовая к наполнению новым содержанием, способная к само­изменению, становлению иным. Главная идентичность самосознающей личности — самодостаточный знак самого себя как «человека без свойств». Человеческое бытие есть нехватка, отсутствие, утрата, стремление к перемене. Оно подобно пустоте, которая не умещается в знаки, блуждающий избыток, соединяющий несоединимое. В этой связи специальное внимание в статье уделено апофатической природе смыслооб­разования. Паузы, интервалы, разрывы, пробелы делают знаки знаками на фоне небы­тия. Субъектность выступает «пользователем пустот» как метаконтекст — ис­точник, средство и результат смыслопорождения. Она сама является пробелом в бы­тии, как незаполненность, готовая к дополнениям и перезагрузкам незавершенность. В этой связи субъектность предстает универсальным интерфейсом с потенциально бесконечными взаимосвязями контекстов. Этот интерфейс реализует взаимодей­ствие между реальным и любым иным возможным миром, позволяя переходить от ситуации физической действительности в воображаемую и наоборот, а то и рас­сматривать их одновременно.

The author endeavors to systematically present sense formation through the lens of the pragmasemantic approach. It enables the demonstration of how the primary factors of sense formation, socio-cultural practices and personal agency interact. Their relationship is non-linear: subjectivity results from the assimilation of socio-cultural experiences and the accom­panying narrative communication. Self-consciousness of the Self arises from the socialization of the individual through reflexive self-description. Thus, it engenders a "strange loop" (as described by Hofstadter), in which the inner becomes entwined with the outer, and the social intertwines with the individual. In this way, the possessor of self-consciousness gains a broader worldview extending beyond physical existence. This expanded perspective not only facilitates responses to situationality but also enhances the potential to proactively pre-adapt to one's environment. Selfhood is a flexible entity, receptive to new content, capable of self-modification, and open to change. The primary identity of the self-aware individual is the self-sufficient personality without any specific characteristics. Human existence is marked by absence, lack, loss, and an aspiration for change. It resembles an emptiness that defies classifi­cation, a drifting surplus that connects the unconnected. In this context, the article places particular emphasis on the apophatic nature of sense formation. Pauses, intervals, breaks, and gaps give rise to signs within the backdrop of non-existence. Subjectivity functions as a ‘user of voids’, serving as a metacontext, a source, means, and outcome of sense formation. It exists as a gap within being, an inherent incompleteness ready for completion and replenishment. In this regard, personal agency manifests as a universal interface, potentially facilitating infinite interconnections across contexts. This interface facilitates interactions between the tangible reality we inhabit and any conceivable alternative worlds. It enables transitions from physical reality to the realm of imagination and vice versa, or even simultaneous consideration of both.

Нерешенность центральной для лингвистики проблемы языкового значения объяс­няется наследием дуалистичной философии, определяющей исходные эпистемологи­ческие установки, поэтому семиотическая проблема триады «знак — значение — смысл» рассматривается как методологическая проблема, порождаемая философией объективного реализма и основанной на ней репрезентационалистской теорией позна­ния. Подход к языковому знаку как некоему внешнему по отношению к человеку объек­ту с присущими ему свойствами, то есть его объективизация, характерная для лег­ших в философское основание семиотического анализа логических построений Фре­ге, вкупе с укоренившимся ошибочным пониманием природы и функции языка как ско­рее инструмента коммуникации, нежели способа существования человека как живой (когнитивной) системы, препятствует научному объяснению как того, так и другого. В качестве альтернативы предлагается подход к центральной проблеме семиотики в рамках конструктивистской эпистемологии, позволяющей преодолеть противоречия в объективистской интерпретации и объяснении знака, значения и смысла, которые являются эмерджентными феноменами. Конструктивистский подход дает новое понимание природы значения и смысла как синтеза системных и индивидуальных ко­гнитивных процессов, «схваченных» словом и составляющих основу человеческого по­знания.

The semiotic problem of the triad “sign – meaning – sense” is discussed as a methodolog­ical problem caused by philosophy of external realism and the representational theory of cog­nition based on it. Reification of linguistic signs, along with the erroneous view of the nature and function of language as a communication tool rather than the mode of existence of hu­mans as living (cognitive) systems, impedes scientific explanation of both language and lin­guistic signs. As an alternative, the core problem of semiotics is approached within the fra­me­work of constructivist epistemology that allows us to resolve the contradictions in the objec­tivist interpretation and explanation of sign, meaning, and sense which are viewed as emer­gent phenomena.

Фиктивные имена у Фреге имеют смысл, но не имеют значения. Они сами и со­держащие их предложения объявляются мнимыми. Поскольку любое имя собственное рискует оказаться мнимым, следует учитывать намерение говорящего. Делая утвер­ждение, он может подразумевать действительное или фиктивное. В последнем случае мысль выразить нельзя, и поэтому нельзя прийти к значению. Мнимые мысли у Фреге мало что значат для принятия решений и для действий, поэтому мы всегда хотим знать, идет речь о действительном или о мнимом. Чтобы это знание стало доступ­ным, его нужно сделать содержанием предложения, то есть мыслью. Но далеко не вся­кое высказывание несет мысль, даже если имеет форму предложения. Я описываю три процедуры интенсионализации, которые Фреге предлагает использовать для формиро­вания предложения, несущего мысль, даже, если какие-то его компоненты не имеют значения: артикуляцию отношения именования, формулирование пропозициональной установки намерения, фомулирование пропозициональной установки, выражающей метафикциональный контекст. Таким путем намерение говорящего указать на дей­ствительный или фиктивный объект становится компонентом мысли, то есть смысла предложения. Сами фикции становятся компонентами мысли, если окажутся в косвенном контексте, где их смысл будет играть роль их значения. Взятый отдель­но, смысл имени собственного представляет собой объект с параметром, который получает значение в ситуации употребления имени конкретным говорящим. Основа­ния концепции Фреге сопоставляются с некоторыми положениями Аристотеля и Лейбница.

Frege's fictitious names possess meaning but lack denotation. Both these names and the sentences containing them are deemed fictitious. Since any proper name can potentially refer to an imaginary entity, it is crucial to consider the speaker's intention. When making a statement, the speaker may refer to the real or the imaginary. In the latter case, the thought cannot be explicitly expressed, and consequently, denotation cannot be reached. In Frege's framework, fictional thoughts hold little significance for decision-making and actions. There­fore, we consistently seek to discern whether the discourse pertains to the real or the imagi­nary. To make this knowledge accessible, it must be incorporated into the content of a sen­tence, effectively becoming a thought. However, not every statement expresses a thought, even if it conforms to the structure of a sentence. I will now elucidate three intensionalization pro­cedures that Frege proposes for constructing a sentence that expresses a thought, even if cer­tain components within it lack denotation: the articulation of a naming relation, the formula­tion of a propositional attitude of intention, and the formulation of a propositional attitude that conveys a metafictional context. Through these methods, the speaker's intent to indicate a real or fictional object becomes a constituent of thought, i. e., the sense of the sentence. Fic­tions themselves become components of thought when they are found in an indirect context, wherein their sense serves as their denotation. When considered independently, the sense of a proper noun is an entity with a parameter that acquires a value in the specific situation where the name is employed by a particular speaker. Frege's foundational concepts are juxtaposed with certain aspects of Aristotle and Leibniz's doctrines.

Приписывание пропозициональных установок de re в риторических целях пред­ставляет собой произнесение высказывания с модальностью, в рамках которого гово­рящим сознательно используется дескрипция объекта пропозициональной установки, заведомо недоступная носителю этой пропозициональной установки. Выявление клас­са риторических de re ставит перед нами два вопроса, поиск ответов на которые представляет собой основную задачу данного исследования. (1) Произносит ли говоря­щий в случае употребления им риторического de re ложное в теоретико-модельном смысле суждение? (2) Обоснованно ли отнесение риторических de re к числу ритори­ческих уловок, вводящих адресата в заблуждение?

Авторы утверждают и доказывают, что на первый вопрос допустим утверди­тельный ответ, то­гда как на второй следует отвечать отрицательно. Решение во­проса о том, является ли тот или иной случай риторического de re уловкой и мани­пуляцией, зависит не от того, будет ли произносимое суждение заведомо ложным для говорящего, а от того, будет ли оно для него заведомо неприемлемым. В случае, когда сам говорящий оценива­ет приводимый им довод в качестве приемлемого, нет никаких оснований признавать такое коммуникативное действие уловкой или манипуляцией вне зависимости от того, каково теоретико-модельное истинностное значение произ­несенного говорящим суждения. Таким образом, традиционно признаваемые истин­ностный и восходящий к работам Фреге эпистемологический аспекты интерпрета­ции высказываний об уста­новках должны быть дополнены риторическим аспектом.

By de re propositional attitude ascription for rhetorical purposes, we will understand ut­tering a modal statement wherein the speaker deliberately uses a description of the attitude’s object which she knows to be unavailable to the attitude holder. As the existence of rhetorical de re is revealed, it gives rise to two questions that will be the primary concern of the present paper. (1) Using a rhetorical de re ascription, does the speaker utter something false in the model-theoretic sense? (2) Would it be justified to classify rhetorical de re as a rhetorical ploy designed to, or naturally predisposed to, mislead the addressee? This paper argues that the first question can be answered positively but the second one should receive a negative answer. We show that the question of whether a certain instance of rhetorical de re is a ploy or act of manipulation should be answered depending not on whether the statement is clearly false for the speaker but on whether it is clearly unacceptable for the speaker. In case the speaker herself considers the argument made by means of the statement acceptable, there is no reason to de­nounce such a communicative act as a ploy or manipulation irrespective of which model-theoretic truth-value the statement has. There are therefore reasons to incorporate rhetorical considerations into the modelling of how attitude reports are interpreted, in addition to con­siderations of truth and epistemological aspects, championed by Frege.

Статья посвящена сопоставительному анализу двух подходов к описанию рефе­ренции художественного высказывания — прагмасемантической линии, развивающей идеи Г. Фреге о поэтическом знаке как «знаке со смыслом, но без значения», и эстети­ко-функциональных теорий поэтического языка, связанных с концепцией поэтической функции Р. Якобсона. Прагмасемантические интерпретации референциальных воз­можностей поэтического знака, ставящие в центр внимания вопрос о принципах его верификации, рассматривают отношение знака к внеязыковым объектам. При таком подходе способность художественного высказывания устанавливать предметные ре­ференции либо вовсе отрицается (Г. Фреге), либо связывается с действием дополни­тельных факторов — «эстетических операторов» (Л. Линский), особых иллокутив­ных установок (Дж. Сёрль), активной позиции реципиента (С. Золян). Теория поэти­ческой функции языка, развиваемая в формализме и структурализме, утверждает в качестве основной (а в ряде случаев и единственной) области референции поэтическо­го знака не внеположенный ему мир объектов, а имманентную знаку языковую среду, тем самым обосновывая «автореференциальность» (Е. Фарыно) художественного вы­сказывания. Рассмотренные в предложенном аспекте прагмасемантические и эстети­ко-функциональные концепции поэтической референции реализуют общую редукцио­нистскую установку с противоположных сторон: прагмасемантика, обнаруживающая референты поэтического знака в «возможных» (художественных) мирах, оставляет вне поля зрения самое специфику поэтического языка, в то время как функционализм, напротив, декларирует несущественность вопроса о предметных референциях знака, целиком обращая художественное высказывание на пространство языковых объектов. Преодолеть такую полярность аналитических решений возможно при рассмотрении поэтического знака как биреференциального феномена, осуществляющего референцию од­новременно по двум осям — внеязыковой и собственно языковой. Предложенный под­ход позволяет считать художественное высказывание не дефицитным, а, напротив, про­фицитным в своих референциальных возможностях, помогает увидеть в любом ху­дожественном произведении действие единых семиотических механизмов, мотиви­ру­ющих «определение поэзии» как особого высказывания об особом мире.

This article presents a comparative analysis of two approaches to describing the reference within poetic statements: the pragmasemantic approach, which builds upon Gottlob Frege's ideas of the poetic sign as "a sign with meaning but without reference," and aesthetic-functional theories of poetic language linked to Roman Jacobson's concept of the poetic func­tion. The pragmasemantic interpretation of the referential capabilities of a poetic sign explores questions regarding the principles of its verification and examines its relationship with ex­tralinguistic objects. From this perspective, the artistic expression's ability to establish objec­tive references is either entirely denied (by Frege) or associated with the actions of "aesthetic operators" (Linsky), specific illocutionary attitudes (Searle), or the recipient's standpoint (Zolyan). On the other hand, the theory of the poetic function of language, as presented in formalism and structuralism, posits that the reference of the poetic sign does not extend to the world of objects but rather to the linguistic environment inherent within the sign. It under­scores the "auto-referentiality" (Faryno) of an artistic statement. Pragmase­man­tics and aes­thetic-functional concepts of poetic reference both contribute to a reduction, albeit from oppo­site angles: pragmasemantics locates the referents of the poetic sign within ‘possible’ (artistic) worlds but somewhat overlooks the unique characteristics of poetic language. In contrast, functionalism sidelines the question of a sign's objective references, steering artistic discourse entirely toward linguistic elements. A potential resolution to this polarity in analytical ap­proaches involves viewing the poetic sign as a bi-referential phenomenon, simultaneously engaging along two axes — extralinguistic and linguistic. This approach enables the consid­eration of an artistic statement not as deficient but, conversely, as abundant in its referential connections. It helps reveal the common semiotic mechanisms at play in any work of art, which motivate the ‘definition of poetry’ as a distinct statement about a unique world.

В семантической теории Г. Фреге содержание языкового знака определяется связью между денотатом и набором субъективных представлений, формирующим смысл. Наше исследование направлено на то, чтобы на примере термина родства «мамочка» выявить влияние индивидуальных представлений о денотате на расширение семан­тической структуры слова. В качестве материала статьи используются случаи вто­ричного употребления слова «мамочка» в художественных и интернет-текстах, вре­мя создания которых охватывает период с 1840-х по 2010-е годы. Общий объем со­бранного и размеченного корпуса составил 2192 случая, в том числе 362 примера вто­ричного употребления. Каждый пример был размечен по типу употребления (апелля­тивное (обращение), референтное или междометное употребление, первичное или вторичное), для вторичных был обозначен тип денотата.

В результате исследования описана семантическая структура слова «мамочка», включающая в себя общие значения для апеллятивных и референтных употреблений (жена; женщина, выполняющая функции матери; женщина с маленьким ребенком), а также значения, уникальные для каждого типа (хорошая знакомая; мужчина; неживой объект; хозяйка животного). Выявлены системные связи между значениями, динамика их трансформации в диахроническом аспекте.

In the semantic theory of Gottlob Frege, the content of a linguistic sign is determined by the connection between the meaning and a set of subjective perceptions that form the mean­ing. Our study aims to reveal the influence of individual perceptions of the meaning on the extension of the semantic structure of a word, using the kinship term ‘mamochka’ as an ex­ample. The article focuses on instances where the word ‘mamochka’ is used in fiction and, to some extent, Internet texts. The article examines cases spanning from the 1840s to the 2010s to explore the secondary usage of the term. The corpus, comprising a total of 2,192 cases, was carefully collected and annotated. Out of these cases, 362 examples were identified as instanc­es of secondary usage. Each example was analyzed and categorized based on its type of use, including appellative (address), referential, or interjective use. Furthermore, for the secondary instances, the type of the meaning was also marked for accurate classification and analysis. The study delineated the semantic structure of the word ‘mamochka’ based on its various us­es. Common meanings encompassed appellative and referential usages, denoting a wife, a woman fulfilling maternal roles, or a woman with a young child. Additionally, unique mean­ings emerged for specific contexts, such as a friend, a man, a non-living object, or even the caretaker of an animal. The investigation also uncovered systemic connections among these meanings, along with the dynamic transformations they underwent over time in the dia­chronic aspect.

Высоко оценивается интерпретация дискурсивной частицы ТИ1 в статье А. В. Циммерлинга. Обсуждаются использованные А. В. Циммерлингом возможности ее трактовки как дискурсивной частицы, энклитики, части речи и семантического зна­ка. Дополнительно предлагается ее интерпретация как прагматического маркера. Комментируются трактовки семиотики А. В. Циммерлингом, в частности вопрос о первичных и вторичных семиотических системах. Представлена собственная кон­цепция семиотики как научно-исследовательской программы по Имре Лакатосу. Это общая для многих форм жизни когнитивная способность и одновременно построенная на этой способности система эпистемологических и методологических возможностей осуществления научных исследований смыслообразования, или семиозиса. Более того, семиотика — это не только научно-исследовательская программа, но и трансдисци­плинарный органон-интегратор. Такие универсальные комплексы для интеграции воз­можностей научного познания основаны на трех базовых когнитивных способностях — воспринимать сигналы, ранжировать и обрабатывать их; распознавать образы (кон­фигурации сигналов) и строить из них более сложные формы; оценивать и исполь­зовать значения (исходно функциональную значимость, релевантность) форм и их сторон. Последняя способность как раз и лежит в основе семиотики, а первые две — это метретика, или органон для вычислительной математики и статистики, а также морфетика, или органон для самых разнообразных морфологий, компаративи­стики, дискретной математики, топологии и т. п.

Anton Zimmerling’s interpretation of the discursive particle TI1 is an important achievement. The article considers possibilities used by Zimmerling to interpret TI1 as a dis­cursive particle, enclitic, part of speech and semantic sign. In addition, the article discusses its interpretation as a pragmatic marker. The author comments on the interpretations of semiot­ics by Zimmerling, in particular, the question of primary and secondary semiotic systems. The author presents his own concept of semiotics as a research programme in Imre Lakatos’ sense. Semiotics is also a kind of cognitive ability common to many forms of life and at the same time a system of epistemological and methodological possibilities for carrying out scien­tific research on meaning-making or semiosis built on this ability. Moreover, semiotics is not only a research programme, but a transdisciplinary integrative organon. Such universal com­plexes for integrating the capabilities of scientific knowledge are based on three basic cognitive abilities — (1) to perceive signals, to rank and to process them; (2) to recognize patterns (sig­nal configurations) and shape them into more complex formations; (3) assessing and utilizing the meaning (initially functional significance, relevance) of the forms and modes of actuality. The latter ability is precisely the basis of semiotics and semiosis. The first two are metretics or organon for computational mathematics and statistics, as well as morphetics or organon for a wide variety of morphologies, comparative studies, discrete mathematics, topology, etc.

Обосновывается неудовлетворительность рассмотрения семиотики как экстра­поляции лингвистического метода на неязыковые объекты. Показан двойственный и рекурсивный характер семиотических терминов. Объектом семиотики выступают не знаки сами по себе, а процессы установления знаковых отношений (семиозис и семи­опойэзис). Учитывая динамический характер семиозиса, знаки следует рассматри­вать не как объекты из заданного словаря, а как процессы. Поэтому для семиотики столь важно обращение к текстам и контекстам. Это тот существенный пункт, где она может дополнить лингвистику. Социальная семиотика и поэтическая семантика с разных позиций демонстрируют то, что деятельность говорящего — это не воспро­изведение знаков, а знакопорождение. С другой стороны, биосемиотика и молекулярная генетика предоставляют возможность уяснить логику внутренних закономерностей семиозиса и убедиться в том, что знакопорождение есть имманентное свойство си­стемы управления информационными процессами и может не предполагать обладаю­щего сознанием субъекта. При этом лингвистические описания могут быть разнона­правленными и ориентированными либо на внешние по отношению к системе сигни­фикативные функции, либо на внутренние системные взаимоотношения.

The article aims to illustrate the inadequacy of viewing semiotics as a mere extension of linguistic methods applied to non-linguistic objects. It highlights the dual and recursive na­ture of semiotic terms. Semiotics' objects are not independent signs but rather the processes involved in establishing sign relations, specifically semiosis and semiopoiesis. Given the dy­namic character of semiosis, signs should not be regarded as fixed objects from a predefined vocabulary; instead, they should be seen as ongoing processes. This underscores the signifi­cance of referencing texts and contexts within semiotics. This aspect is crucial as it is where semiotics can complement linguistics effectively. Social semiotics and poetic semantics, from different vantage points, demonstrate that the speaker's activity is not merely the reproduction of signs but the generation of them. Con­versely, biosemiotics and molecular genetics offer insights into comprehending the inter­nal laws of semiosis, affirming that sign generation is an inherent property of information sys­tems and need not always involve a conscious subject. Simultaneously, linguistic descrip­tions can take various directions, focusing either on describing significative functions exter­nal to the system or on internal relationships within the system.

Выяснению связей лингвистики и семиотики должна предшествовать их демар­кация, предполагающая определение каждого из предметов. Однако то, как это делает А. В. Циммерлинг в своей статье, представляется дискуссионным. Так, при обсуждении семиотики принимается во внимание только такое ее направление, которое признаёт билатералистическое понимание знака, и игнорируются унилатералистические кон­цепции знака. Лингвистика же трактуется только как лингвистика языка, в то время как лингвистика речи (текста) — как скрытая филология, хотя при этом не проясня­ется, к чему — к лингвистике или филологии — относится различение языка и речи. Проблематичным при этом становится и статус лингвистической прагматики.

Высказать конструктивные суждения по данному вопросу позволяет различение пяти концепций языка и речи — герменевтики, филологии, лингвистики, семиотики и прагмалингвистики, причем каждая из них задает как некоторую онтологию, так и соответствующий методологический подход. Рассматривая их как ортогональные оси веерной матрицы, можно различить 25 возможных практик работы со словесностью — как реализованных, так и могущих быть потенциально. В таком случае филологиче­ская лингвистика, рассматриваемая А. В. Циммерлингом, находит подобающее место, и становятся объяснимы дрейф к биопрагмалингвистике в случае Г. Вицзани (от био­герменевтики) или З. Онгстада (от филологии).

Before delving into the connections between linguistics and semiotics, it is essential to es­tablish a clear demarcation between these fields, which necessitates a precise definition of each subject. However, the approach taken by Anton Zimmerling in this regard is subject to de­bate. In the discussion of semiotics, the focus tends to lean towards interpretations that recog­nize the dual understanding of signs, while unilateral conceptions of signs are often over­looked. Linguistics is typically confined to the study of language itself, and the treatment of linguistics concerning speech (text) is often seen as a concealed branch of philology. Moreo­ver, it remains unclear whether the distinction between language and speech pertains to lin­guistics or philology. This ambiguity extends to the status of linguistic pragmatics. To address this issue constructively, it is useful to differentiate between five concepts en­compassing language and speech: hermeneutics, philology, linguistics, semiotics, and prag­malinguistics. Each of these concepts delineates a specific ontology and corresponding metho­do­lo­gical approach. By considering them as orthogonal axes within a fan matrix, one can identify 25 possible approaches for studying speech, including those that are currently em­ployed and potential ones. Within this framework, philological linguistics, as discussed by Zimmerling, finds its place, and the transitions of scholars like Witzany from biohermeneu­tics to biopragmalinguistics and Ongstad's shift from philology become more comprehensible.