2019 Выпуск №1

Показано, как в рассказе Н. Кононова «Светотомия» реализуется топос автобиографического письма, в имплицитном виде присут­ст­ву­ющий в каждом произведении писателя. В данном рассказе авто­био­графический дискурс представлен путем использования кода, свя­занного с живописью и фотографией. Отмечена особая значимость концептов жиз­ни и смерти, в основе которых лежит мифопоэтическая семантика взаи­моперехода и круговорота. Экфрастичные описания в рассказе при­сут­ствуют как в явном, так и в скрытом виде. Сделан вы­вод о том, что в рассказе «Светотомия» текст порождает экфрасис, в то же вре­мя экфрасис формирует развитие сюжета, а живопись и фо­тография участвуют в создании автобиографии.

Раскрывается специфика диалога Кононова как автора романа «Фланёр» с польским мессианизмом, представленным «Книгой народа польского и польского пилигримства» Мицкевича и «Путешествием на Восток» Словацкого. Пародийно-игровая установка Кононова по отно­шению к историческим мифам «польскости» позволяет сопоставить его роман с творчеством Гомбровича. Делается вывод о том, что в об­разе Тадеуша у Кононова проявляется антропологическая трихотомия: одежда — тело — душа. В пародийно-языковой репрезентации польской мессианистской идеи ключевую роль играют глаголы: «скитаться», «выбирать», «вести», «посылать».

Зигмунд Фрейд и Гуго фон Гофмансталь относятся к числу самых значимых представителей мировой культуры начала ХХ в., в одинако­вой степени откликавшейся на импульсы со стороны науки и искус­ства. Творчество австрийского поэта, драматурга и прозаика Гофман­сталя является ярким образцом такого симбиоза. Уцелевшая библиоте­ка писателя, его письма к другим видным деятелям культуры того времени (Артуру Шницлеру, Герману Бару, Карлу Буркхарду, Эрнсту Хладны и др.), а также воспоминания о нем (Рудольф Касснер) конста­тируют интерес Гофмансталя к психологии, психиатрии и психоана­лизу, а его многочисленные художественные произведения обнаружива­ют параллели с открытиями Фрейда. Так, психограмма персонажей Гофмансталя выявляет сходства с законами функционирования психи­ки, открытыми великим австрийским ученым. Героями Гофмансталя управляют бессознательные мотивы, которые могут не только идти вразрез со здравым смыслом, но и толкать к саморазрушению («Сказка 672-й ночи», «Электра» и др.). Сны зачастую служат оракулом подсо­знания, рассказывающим о латентных желаниях героев. Кроме того, са­моидентичность героев Гофмансталя, как и пациентов Фрейда, лишена целостности. Они не в состоянии воспринимать себя гармонично сфор­ми­рованной личностью, равно как и определить четкую границу между ре­альным миром и миром грез и сновидений. «Расколотая» само­иден­ти­фикация получает отражение на речевом уровне, что демон­стрирует герой рассказа «Письмо», констатирующий свою неспособ­ность мыс­лить и говорить связно.

На материале разнородных текстов С. Довлатова рассматривает­ся отразившееся в них восприятие А. Солженицына как писателя и участника русского литературного зарубежья. Устанавливается, что имя Солженицына не было рядовым для Довлатова, а имело для него зна­ковый смысл. При этом анализ авторских номинаций, контекстов, скрыто и открыто оценочных оборотов речи в «солженицынском тек­сте» Довлатова позволяет выявить неоднозначность и динамику его отношения к автору «Архипелага»: от восхищенно-уважительного в ранний период творчества до критически-иронического — в последние го­ды жизни Довлатова.