2023 Том 42. №3

В настоящее время растет интерес как к кантовской концепции философии, так и к современной метафилософии, понимаемой как философское исследование философии, ее целей, задач, объектов, структуры, практики и методов. Кант не вносил вклада в метафилософию как современную дисциплину, но его анализ того, что такое философия и как она должна осуществляться, может быть отождествлен с общими темами и проблемами, составляющими исследовательское поле метафилософии. Некоторые из аспектов концепции философии Канта и ее метафилософское значение являются предметами современных дискуссий — таксономия философии, соотношение эмпирической и неэмпирической философии, соотношение философии и истории философии, концептуальный анализ, дедуктивное рассуждение, философские разногласия.

There is a growing interest in both Kant’s conception of philosophy and contemporary metaphilosophy, understood as philosophical inquiry into philosophy, its aims, purpose, subjects, structure, practice and methods. Kant has not contributed to metaphilosophy qua contemporary discipline, but his direct analyses of what philosophy is and how it is to be done can be identified with general subjects and problems constituting the research field of metaphilosophy. Several aspects of Kant’s conception of philosophy and its metaphilosophical value are the subject of current debates, such as the taxonomy of philosophy, relation between empirical and non-empirical philosophy, relation between philosophy and its history, conceptual analysis, deductive reasoning and philosophical disagreement.

Метафилософия Канта состоит из трех основных частей: (1) сущностного проекта («Что такое философия?»); (2) методологического проекта («Как мы занимаемся философией?»); (3) таксономического проекта («Из каких частей состоит философия и как они связаны между собой?»). Данная статья посвящена третьему проекту. В частности, в ней исследуется один из наиболее интригующих и в то же время загадочных аспектов философии Канта: соотношение между тем, что Кант именует философией «чистой», и философией «прикладной», «эмпирической» или, как ее еще принято называть, «нечистой». (Как мы увидим, для рассмотрения этого третьего проекта необходимо также подробно рассмотреть два других.) Мой план состоит в следующем. Во-первых, я рассматриваю четыре основные области чистой и нечистой философии: (i) «чистая логика» и «прикладная логика»; (ii) «рациональная психология» и «эмпирическая психология»; (iii) «чистая метафизика природы» и «физика»; (iv) «чистая мораль», или «метафизика морали», и «моральная антропология», «практическая антропология», или «прикладная моральная философия». Исходя из этого, я выделяю четыре ключевых различия между «чистой» и «нечистой» философией. Во-вторых, я критически рассматриваю четыре различных прочтения взглядов Канта на статус «нечистой» философии: (а) что это не подлинная философия; (б) что это плохая или неполноценная философия; (в) что это инструментальная ценность; (г) что это необходимая часть философии Канта как в теоретическом, так и в практическом смысле. Я утверждаю, что Кант лучше всего интерпретируется как сторонник взглядов, указанных в пунктах (в) и (г) выше. В конце я предлагаю несколько заключительных замечаний.

Kant’s metaphilosophy has three main parts: (1) an essentialist project (“What is philosophy?”); (2) a methodological project (“How do we do philosophy?”); and (3) a taxonomic project (“What are the different parts of philosophy, and how are they related?”). This paper focuses on the third project. In particular, it explores one of the most intriguing yet puzzling aspects of Kant’s philosophy, viz. the relationship between what Kant calls ‘pure’ philosophy vs. ‘applied’, ‘empirical’ or what we can broadly refer to as ‘impure’ philosophy. (As we shall see, in order to be able to address this third project, we shall also need to examine the other two projects in detail.) My plan is as follows. First, I discuss four main areas of pure vs. impure philosophy: (i) ‘pure logic’ vs. ‘applied logic’; (ii) ‘rational psychology’ vs. ‘empirical psychology’; (iii) ‘pure metaphysics of nature’ vs. ‘physics’ and (iv) ‘pure morality’ or a ‘metaphysics of morals’ vs. ‘moral anthropology’, ‘practical anthropology’ or ‘applied moral philosophy’. Based on this, I identify four key differences between pure and impure philosophy. Second, I critically examine four different readings of Kant’s views about the status of ‘impure’ philosophy: (a) that it is not genuine philosophy; (b) that it is bad or inferior philosophy; (c) that it is instrumentally valuable; and (d) that it constitutes an indispensable part of Kant’s philosophy, both in a theoretical and practical sense. I argue that Kant is best interpreted as endorsing readings (c) and (d). Third, I offer some concluding remarks.

В настоящем диалоге двух авторов, имеющих различные взгляды на анализ, философию и применение ярлыков, ведущим является вопрос: как следует понимать выражение «аналитическая философия»? Левин утверждает, что, поскольку не существует общепринятых принципов и методов так называемой «аналитической философии», это название должно быть заменено на более конкретное или от него следует отказаться. Уильямсон защищает использование этого словосочетания, утверждая, что оно вполне пригодно, так как относится к широкой традиции взаимовлияний и при этом даже не требует приверженности методу анализа в сколько-нибудь определенном смысле. Левин возражает, что в данном случае термин «аналитическая философия» слишком пуст. Это можно было бы исправить концептуальным анализом понятия «аналитическая философия», но тогда и Кант, для которого философия по своей сути аналитична, стал бы сторонником аналитической философии. Другой вариант — следовать идеалу Райла о свободном от ярлыков, когерентном и честном мышлении. Как утверждает Левин, взгляды Уильямсона, по меньшей мере частично, согласуются с концепцией Канта о различии между философией и историей философии, а также с эмпирическим анализом и лежащим в его основе эмпирическим реализмом. Уильямсон отвечает, что он использует понятие «аналитическая философия» в его нынешнем значении, которое не сводится к значениям понятий «аналитический» и «философия». Современное его применение отличается от прежних, и в этом виде оно не применимо к Канту. Уильямсон выступает против трансцендентального идеализма и грубого различения аналитического и синтетического, a priori и a posteriori, требующих обновления.

In the current dialogue between two authors with different views on analysis, philosophy, and the use of labels, the leading question is: How should one understand the expression ‘analytic philosophy’? Lewin argues that as there are no generally agreed tenets and methods of what is being called ‘analytic philosophy’, the name is to be replaced by a more specific one or abandoned. Williamson defends the use of this phrase, claiming that it is quite serviceable, as it relates to a broad tradition of influence, while it is not even required to adhere to the method of analysis in any distinctive sense. Lewin counters that, in this case, ‘analytic philosophy’ is too empty. One could heal this by conceptual analysis of ‘analytic philosophy’ — but then Kant, for whom philosophy is inherently analytic, would be a proponent of analytic philosophy. Another option is to follow Ryle’s ideal of a label-free, coherent and honest thinking. As Lewin argues, Williamson’s views seem at least partially to agree with Kant’s conception of the difference between philosophy and history of philosophy as well as empirical analysis and the underlying empirical realism. Williamson replies that he uses ‘analytic philosophy’ in its current meaning, which is not composed of the meanings of ‘analytic’ and ‘philosophy’. The current use is different from the earlier ones and not applicable to Kant. He argues against the transcendental idealism and the coarse-grained distinction between analytic and synthetic and a priori and a posteriori that requires an update.

Моя цель — реконструировать основные шаги и фундаментальную идею трансцендентальной дедукции категорий Канта, а также интерпретацию и переосмысление этой кантовской идеи Гегелем. Гегелевское прочтение крайне важно по двум причинам: во-первых, для закрепления основной формы кантовского аргумента и, во-вторых, для понимания его метафилософской значимости. Для Гегеля философское доказательство имеет специфическую природу, отличающую его от научного доказательства и сближающую с юридическим. В этой перспективе трансцендентальная дедукция, которую принято считать одной из самых трудных глав в истории философии, раскрывается именно как разъяснение специфически философского доказательства. Сначала я излагаю идею трансцендентальной дедукции Канта в «Критике чистого разума», ее гегелевское прочтение в «Науке логики» и переформулировку в качестве собственно метода философии в «Философии права». Я показываю, чтó в кантовской аргументации послужило основой для гегелевской интерпретации и трансформации. При этом я выявляю «красную нить», соединяющую две идеи трансцендентальной дедукции. В заключение я предлагаю формальное изложение идей Канта и Гегеля и резюмирую основные метафилософские выводы, которые мы можем сделать из идеи Канта и ее гегелевской интерпретации.

My aim is to reconstruct the basic steps and the fundamental idea of Kant’s transcendental deduction of categories as well as Hegel’s interpretation and reframing of Kant’s idea. Hegel’s reading is crucial for two reasons: first, for fixing the basic form of the Kant­ian argument and secondly, for understanding its metaphilosophical relevance. For Hegel, philosophical proof has a specific nature, which distinguishes it from scientific proof and brings it closer to a juridical one. In this perspective the transcendental deduction, which is universally considered one of the most difficult chapters in the history of philosophy, reveals itself as the genuine clarification of specifically philosophical proof. I first present the idea of Kant’s transcendental deduction in the Critique of Pure Reason as well as its Hegelian reading in the Science of Logic and reformulation as the very method of philosophy in the Philo­sophy of Right. I show what in the Kantian argumentation constituted the basis for Hegel’s own interpretation and transformation. In so doing, I highlight a ‘red thread’ between the two ideas of the transcendental deduction. I conclude by proposing a formal account of Kant’s and Hegel’s ideas and by summing up the main metaphilosophical insights we can gain from Kant’s idea and its Hegelian interpretation.

На протяжении всей истории человечества как философы, так и нефилософы сомневались в обоснованности философских взглядов на саму философию и в том, что философия — это рациональное явление. Сегодня такие сомнения объединены термином «метафилософский скептицизм». Николас Решер в своей книге «Столкновение систем» относит Канта к сторонникам этого вида скептицизма. Я доказываю, что Решер ошибается, хотя Кант действительно внес свой вклад в формирование новой модели такого скептицизма. На первом этапе я более подробно характеризую основную идею метафилософского скептицизма и вычленяю один из вариантов этой идеи, названный мною «скептицизмом второго уровня», на котором и остановливаюсь. В следующей части я реконструирую решеровскую трактовку скептицизма второго уровня, а также причины, по которым он считает Канта приверженцем этого варианта. Мое главное утверждение в этой части заключается в том, что не существует какой-либо интерпретации упомянутой основной идеи, которая делала бы точку зрения Решера обоснованной. На третьем этапе я представляю новую форму метафилософского скептицизма — «скептицизм третьего уровня» — и формулирую предположение, что она может рассматриваться как порожденная мыслью Канта о философском многообразии. В заключение я привожу способ опровержения этой новой формы.

Throughout history, both philosophers and non-philosophers have doubted that philosophical positions qua philosophical positions are justified and that philosophy is a rational enterprise. Today, such doubts are grouped under the term “Metaphilosophical Skepticism”. Nicholas Rescher, in his book Strife of Systems, includes Kant among the proponents of this kind of skepticism. I want to argue that while Rescher is wrong, Kant has con­tributed to a new version of such skepticism. In the first step, I characterize the basic idea of metaphilosophical skepticism in more detail and identify a version of this idea, which I call “Second-Stage-Skepticism” and on which I will focus. In the following part, I reconstruct Rescher’s reading of Second-Stage-Skepticism as well as his reasons for considering Kant to represent this version. My main claim in this part will be that there is no reading of the mentioned basic idea that makes Rescher’s view reasonable. In the third step, I introduce a newer form of metaphilosophical skepticism — “Third-Stage Skepticism” — and conjecture that this form can be seen as inspired by Kant’s thought on philosophical diversity. Finally, I point out a way to reject this newer form.

Текст представляет собой полемику со статьей С. Н. Градировского, который обозначил актуальное значение концепции просвещения Иммануила Канта, а также указал на пагубность представления о современном человеке как ребенке, нуждающемся во внешнем опекуне или руководителе для контроля над своим поведением. В полемике с Градировским я доказываю, что помимо «несовершеннолетия по своей вине» Кант выделяет историческое «несовершеннолетие», которое характеризует дикие или отсталые народы. Я также выдвигаю тезис, что для Канта «совершеннолетие» имеет не только биологический, но и социально-исторический характер. Я показываю, что в современном мире идея Канта о социальном или же историческом совершеннолетии современного человека получает серьезную проблематизацию, возможность и неизбежность которой заложена была в статье «Что такое просвещение?» (1784) и содержащемся в ней представлении об историчности просвещения, то есть о том, что сама стратегия современности допустима лишь при достижении человеком определенного исторического возраста. Со ссылкой на французского философа Мишеля Фуко я утверждаю, что кантовская концепция просвещения одновременно иронична и трагична. Иронична она потому, что допускает возможность опровержения ее основного тезиса — об историческом совершеннолетии человека, а трагична потому, что ее пафосом оказывается «героизация настоящего», готовность удержаться от соблазна поглощения будущим, особенно актуального ввиду виртуализации реальности.

This text is a polemic against the 2023 article by Sergey N. Gradirovsky who wrote about the present-day relevance of Immanuel Kant’s concept of enlightenment and challenged the idea of the modern human being as a child who needs an external guardian or guide to control his behaviour. In my polemic with Gradirovksy I point out that in addition to “self-incurred immaturity” Kant writes about the historical “immaturity” of savage or backward peoples. I also argue that for Kant “maturity” carries not only biological but also socio-historical connotations. I show that in the modern world Kant’s idea of the social or even historical maturity of the modern human acquires serious problematisation which was shown to be possible and inevitable in the article “What Is Enlightenment?” (1784) and its notion of the historicity of enlightenment, i.e. the very strategy of modernity is possible only when humankind reaches a certain historical age. Using as a point of departure the ideas of the French philosopher Michel Foucault, I maintain that the Kant­ian conception of enlightenment is at once ironic and tragic. It is ironic because it does not rule out that its main thesis on the historical maturity of the human being may turn out to be wrong. It is tragic because its main thrust is “heroisation of the present”, i.e. a readi­ness to resist the temptation of being absorbed by the future, which takes on added relevance in view of the virtualisation of reality.